От Роман Храпачевский Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 03.08.2003 20:29:17 Найти в дереве
Рубрики 11-19 век; Версия для печати

2Milchev: за 100 лет похоже мало изменилось...

>Героизм русских солдат в 1877-78 годах и предательство русских дипломатов в Берлине.
После объявления НЕЗАВИСИМОГО болгарского царства Александром Баттенбергом в 1885 году Россия не препятствовала сербской агрессии против Болгарии, однако сербы получили отпор.
Проведение гос.переворота в 1886 году и депортация Баттенберга в Россию.
После чего и появились на болгарском престоле Кобурги, к великому сожалению.
Затем Россия с Болгарией дипломатические отношения прекратила.
Были русские добровольцы во время Первой Балканской, однако когда Сербия в союзе с Грецией, Турцией и Румынией напала на Болгарию, российская дипломатия и пальцем не пошевелила. Болгарию, как государство, спасло лишь вмешательство Германии.

...в "болгарских патриоатах". Выше цитата из вас, а ниже цитаты из русских очевидцев и участников событий 1880 - 1885 г.:

"В Болгарии наступило переходное время. Русские монархисты-генералы, заправлявшие княжеством, убедились недолгим, но горьким и трудовым опытом, что юная страна не может управляться неограниченной властью князя. В народе нет дисциплины, интеллигенция воспитана на чужбине, средний класс деморализован вековым рабством. Нет в народе и той веры в своего руководителя, которая создается или историей, или крупным талантом верховного главы. С другой стороны и сам князь, малообразованный барич, не понимал великих задач своего поста, не обладал ни силой воли, ни той строгой честью главенства, которая подчас может заменить на добро и волю, и ум. Словом, приостановка конституции, которой Россия помогала в надежде дать народу необходимую для государственной жизни дисциплину, привела к обратному результату. Австрофилы, с весьма подозрительной безупречностью совести и кармана, од*-лись в овечьи шкурки консерватизма и стали заботиться не об отечестве, а о тех евреях, которые поехали в Софию для постройки железных дорог и для продажи таковых правительству. Русские генералы не могли оставлять долее свое честное имя в компании с заведомыми грабителями, а выход из этой кампании был единственный — создание народного собрания. Собрать таковое на основах тырновской конституции было немыслимо — князь и его болгарские министры ни за что не согласились бы на такую меру. Пришлось выработать новый устав выборов, и проект о таковых по всем правилам законодательного искусства был составлен кабинетом, утвержден государственным (державным) советом и князем. Страна вздохнула свободнее, но за то и старые партии ожили. Читатель, не бывавший в Болгарии, не сможет и представить себе при услуге самого пылкого воображения, какое огромное значение имеет слово «партия» в таких несформировавшихся маленьких государствах, каковы Греция, Сербия, Болгария и Румыния. Редко кто может в них объяснить, почему он консерватор, умеренный, либерал, народник, радикал, демократ и пр., и пр. Все дело сводится к тому, что моя партия означает Ивана на министерском кресле, меня на департаментском, Петра на губернаторстве, Степана на прокурорском и т. д. для всех родственников и друзей. Говоря проще, вопрос о партиях там—вопрос о желудке, и понятно, что за партию каждый держится зубами. Как только новый закон о выборах был опубликован, и самые выборы назначены, по стране пошел стон честолюбий желудка. Стали соблазняться самые видные коронные чиновники, доселе аккуратно получавшие княжеское жалованье и верой-правдой служившие делу приостановки
конституции. Соблазнялся даже председатель государственного (державного) совета Икономов, назначенный на эту должность по выбору самого князя. Державный совет был тогда учреждением наиболее выражавшим собой нарушение конституции, ибо именно к нему отошла законодательная деятельность уничтоженного парламента. До сих пор Икономов беспрекословно занимался такой деятельностью и в сане председателя присутствовал на заседании совета, одобрившем единогласно новый закон о выборах. Вдруг оживившаяся парии заговорили. Каждая стала подыскивать себе хорошую вывеску и громкую рекламу. Либералы подобрались к Икономову и уговорили его напечатать в рущукской газете «Славянин» за полной подписью, что новый закон о выборах, как составленный и утвержденный вопреки тырновской конституции, недействителен и что он, Икономов, не признает этого закона и советует другим не признавать его.
Как раз в то утро, когда газета «Славянин» с заявлением Икономова прибыла в столицу, я был приглашен во дворец на завтрак.
Я явился за четверть часа и был немедленно введен адъютантом в кабинет князя. Князь, поздоровавшись, сел к письменному столу, предложил мне кресло против себя и красный от волнения с гневом в глазах схватил со стола резким жестом номер «Славянина» и подал мне.
— Прочтите, пожалуйста...
— Я уже читал, ваше высочество, — ответил я.
— Каково нахальство! Каково безобразие! Вы знаете, кто такой Икономов?—спрашивал и восклицал князь, волнуясь все более и более.
— Да, знаю.
— Ну, что вы скажете об этом? Хороши болгарские государственные люди?
— Да, это неслыханное безобразие, — отвечал я искренно.
— А мое положение? Я должен управлять страной при пoсредстве таких бессовестных людей... это ужасно!—говорил князь, вскакивая с места и опять садясь в кресло.—Я бы желал слышать ваше мнение об этом деле, скажите мне его без церемоний!
Я, разумеется, сказал свое мнение вполне чистосердечно.
— Конституция приостановлена. Вы, ваше высочество, не ограниченный властелин; вы должны наказать Икономова примерно, чтоб другим неповадно было, чтоб разбудить в местной интеллигенции сознание долга и обязанностей службы и т. д.
Князь выслушал все мои доводы очень внимательно и поразил меня ответом.
— Да,—сказал он медленным, раздумчивым тоном,—вы правы, я совершенно согласен с вами, что следовало бы дать строгую острастку против повторения подобных безобразий, но, г. Молчанов, я не могу, не смею наказывать Икономова...
— Не смеете? Но почему же, ваше высочество, по закону вы имеете полное право...
— По закону имею право, я это знаю... Но ведь Икономов, влиятельный человек, очень влиятельный...
— Простите, ваше высочество,—не выдержал я:—зачем же в таком случае вы так много и усиленно хлопотали о приостановке конституции и добивались неограниченной власти, если при Такома подходящем случае вы не считаете себя в силах проявить эту власть? '
— Теперь простановка конституции кончена, новые выборы начались, опять соберется нечто подобное парламенту, и Икономов может составить сильную партию... Вы знаете, что генерал Соболев хочет свободных выборов, без всякого давления со стороны правительства... О, у меня и без того много врагов в Болгарии!
— Уволив Икономова от должности председателя державного совета, вы могли бы, ваше высочество, отдать его под суд законным порядком.
— Нет, нет, г. Молчанов, он все равно рассердится и станет в оппозицию... И это всего ужаснее, что я ничего не могу сделать, ничего!
Тут адъютант прервал нашу интересную беседу докладом о завтраке..."
А. Молчанов "Принц Баттенбергский"// "Исторический вестник", июль 1886 г.

А вот о другом "друге России", Петко Каравелове, министре финансов в первом румелийском кабинете у Александра Баттенбергского и о характере тогдашней политической "элиты" Болгарии:

"Он находился постоянно в отлучках и разъездах, занимаясь более политическими вопросами, касавшимися общих интересов Болгарии, чем текущими делами администрации той губернии, в которой он состоял вице-губернатором. Русское начальство, видя, что имя Каравеловых, благодаря заслугам брата его Любена, весьма популярно среди болгар, предоставляло ему полную свободу распоряжаться собой, как он вздумает. Полагали, что его влияние среди болгар когда нибудь может пригодиться.
Таким образом, состоя на службе при нашем гражданском управлении, благодаря своему привилегированному положению, он приобрел весьма мало служебной опытности и навыка. По открытии тырновскаго народного собрания, он был избран вице-председателем этого собрания и весь ушел в политику, партийную борьбу и журналистику.
П. Каравелов, несомненно горячий и даже довольно искренний патриот; я не буду отрицать в нем этого качества, как теперь это думают многие у нас, но только замечу, что патриотизм его крайне узкий и в высшей степени односторонний. Это тот близорукий и легкомысленный патриотизм болгарского племени, который один из компетентных знатоков Балканского полуострова К. Н. Леонтьев называет «племенным патриотизмом крови и мяса». В П. Каравелове этот племенной болгарский патриотизм высказывается во всей своей односторонности; он решительно неспособен возвыситься до разумного и широкого понимания общеславянских интересов, хотя много толкует о славянской идее.
Не смотря на университетское образование, П. Каравелов обнаруживает крайнюю нетерпимость и страстную вражду к сербам, свойственную самым диким и неразвитым простолюдинам болгарского племени.
Эта ненависть к сербам в нем так необузданна, что он нередко СО желчью и озлоблением упрекал, находившегося уже при смерти, брата Любезна в том, что последний, будучи женат на сербке, дружит сербами и через это вредит болгарскому
делу.
Любен Каравелов, обладавший более возвышенным умом и широким пониманием болгарского вопроса, считал установление
тесной солидарности и взаимного сближения всех южных славян основным догматом своих политических стремлений и верований.
Крайний партикуляризм и упорное стремление к совершенной обособленности представляет характерную национальную черту болгарского народа. Трудно себе представить, пока сам этого не увидишь своими глазами, какой политической близорукостью и тупыми фанатизмом отличаются многие из современных политических деятелей Болгарии, которые в своем национальном ослеплении думают, что все племена и народы земного шара исключительно призваны служить интересам болгар. Это отчасти объясняется тем, что болгарская народность была так долго сжата в двойных тисках и изуродована в своем развитии как физическим гнетом турок в политическом отношении, так и интеллектуальным гнетом Греков в области духовной.
Болгарское народное чувство было так унижено и жестоко подавлено, почти совсем стерто, что теперь, когда оно воскресло и выбилось наконец на свет, на нем отразились как в зеркале следы этого гнета,—поэтому понятно, что теперь оно воодушевлено теми мотивами и стремлениями, которые его давили.
Остальные члены министерства Цанкова были личности довольно бесцветные, и я на них останавливаться не буду.
Имея таких представителей, как Цанков и Каравелов, это министерство пользовалось огромным влиянием в народном собрании, которое стеной стояло за них и слепо вотировало все их предложения, с азартом заглушая слабые голоса весьма немногих депутатов оппозиции за малейшее возражение популярным в народе министрам."
П.А. Матвеев "Болгария и Восточная румелия после Берлинского конгресса"// "Исторический вестник", июль 1886 г.

http://rutenica.narod.ru/