Цитата по теме разговора об исходе крестьян из Московии. Ну и не только эмиграцию. Наверное, имеет место и исход "в мир инной"...
3.292929
Платонов, Сергей Федорович
Биографические произведения: Иван Грозный. Борис Годунов. Царь Алексей Михайлович. Петр Великий ; исторические очерки : Прошлое Русского Севера. Смутное время. Москва и Запад в XVI-XII вв. / Сергей Федорович Платонов
Санкт-Петербург : Стройлеспечать, 1994
Стр.77-79
К семидесятым годам XVI века положение там в хозяйственном отношении стало явно критическим. Убыль населения создала в центре хозяйственную пустоту вследствие недостатка рабочих рук. Писцовые книги того времени отмечали очень много "пустошей, что были деревни"; вотчин пустых и поросших лесом; сел, брошенных населением, с церквами "без пенья"; пашен, оставленных "за пустом" без обработки. Местами была жива еще память об ушедших хозяевах, и пустоши еще хранили на себе их имена, а местами и хозяева уже забыты и "имян их сыскати некем". Там, где возможен цифровой подсчет о положении дел под Москвой, он дает разительный итог. Ко времени смерти Грозного в 13 станах Московского уезда писцовые книги показывают до 50.000 наших десятин пахотных земель. Из них пустует (круглым счетом) до 16.000 десятин в поместьях и вотчинах и, сверх того, до 4.000 за отсутствием владельцев сдано из оброка; стало быть до 40% пахотной земли вышло из нормального хозяйственного оборота. Остальные же 60% (то есть, 30.000 десятин) распределены так: за помещиками и вотчинниками 11.500 десятин и за монастырями 18.500 десятин. Значит, служилые люди в Московском уезде к концу царствования Грозного оставили впусте почти две трети общего количества пашни, каким могли бы владеть: сохранив за собой 11.500 десятин, они забросили 20.000 десятин. Еще более безотрадные данные получаются за то же время по новгородским пятинам, которые лежали вблизи театра Ливонской войны: в них, по приблизительному выводу, из общего количества пахотной земли в обработке было только 7,5 % и пустовало 92,5%. У нас нет никаких показаний относительно того, какой процент населения ушел из центральных уездов на окраины и куда в каком количестве он перешел. Есть только сделанное "на глаз" исчисление, что в самые последние годы XVI века на "поле" вышло не менее 20.000 человек, которые пополнили собой массу более старых выходцев из государства. Конечно, эта цифра и приблизительно не определяет размеров эмиграции. О них можно судить по той горячке, какая охватила хозяев-землевладельцев в исходе царствования Грозного в их борьбе за рабочие руки. Всеми законными и незаконными, благовидными и неблаговидными способами старались они задержать в своих хозяйствах уплывавшую рабочую силу, не выпустить из-за себя крестьян и холопей, напротив, достать их себе со стороны. Мирными сделками и судом, насилием и хитростью держали они у себя народ и крепостили себе людей с воли и из чужих хозяйств. Крестьянская "возка", выкуп и перевоз задолжавших крестьян, составляли предмет постоянных столкновений между землевладельцами: богатые, сильные и ловкие "вывозили" к себе всеми способами крестьян из-за бедных, мелких и неумелых хозяев. Равным образом переманивали они и непашенных работников, шедших "во двор" в холопство к богатому и тароватому господину "служити волею", а в сущности не "волею", а обманом и по горькой нужде. По слову современника, кабалили людей, "написание служивое (то есть, обязательстве) силой и муками емлюще, инех же винца токмо испита взывающе — и по трех или по четырех чарочках достоверен неволею раб бываше тем". Эта борьба за рабочих конечно, давала победу влиятельным и богатым владельцам (чаще всего, монастырям, располагавшим денежными капиталами и связями в Москве); но она была во вред крестьянам к мелким служилым людям помещикам: из них первые попадали в экономическую кабалу; а вторые, теряя крестьян, разорялись и не могли нести службу со своей земли. Правительство теряло и в том и в другом случае: разоренный крестьянин или убегал, или обращался в холопа и, стало быть, исчезал, как плательщик государственных податей; разоренный помещик не только не служил, но и "пустошил" казенное поместье, уничтожал его хозяйственную ценность. Поэтому правительство неизбежно должно было вмешаться в дело. В 1530 году Грозный взял у "освященного собора" и его главы митрополита Антония торжественный приговор о том, что монастыри и прочие церковные владельцы впредь не будут приобретать никаких земель и не будут брать их в заклад, потому что "воинственному чину от сего оскудение приходит велие". Вероятно, около того же времени состоялось государево "уложенье", чтобы крестьян насильством не возили или чтобы их и вовсе не вывозили в известные сроки — "в заповедные лета", которые точно определялись наперед правительством. К сожалению, не сохранилось точного текста этого "уложения"Грозного; но оно во всяком случае существовало и по сути своей представляло собой первое, условное и временное, ограничение свободы крестьянского выхода, до тех пор признаваемой московским законодательством.
