Главная | Россия как "центр силы" | Статьи | Партнеры | О группе
Вы здесь: Главная/Статьи/IX. Малая война, деятельность спецслужб, закон об оружии и другие темы/"Наша союзница - ночь..." Воспоминания А.К. Стариновой Форум (сообщений: 0)
"Наша союзница - ночь..." Воспоминания А.К. Стариновой
НАША СОЮЗНИЦА - НОЧЬ
Старинова А.К.
Фрагмент воспоминаний Анны Кирилловны Обручевой, жены И.Г. Старинова, участницы национально-революционной войны в Испании 1936-1939 гг. Москва, 1945-1983.
Литературная запись Ольги Обручевой.
Опубликовано: "Профи", 1997, № 5-6, с. 57-67; 1998, № 1, с. 74-81.
Впереди Испания
Москва, 16 ноября 1936 года.
Состав Москва-Столбцы давно подан. Нетерпеливо пыхтит паровоз, как бы напоминая многочисленным провожающим, что пора прощаться. Слышатся последние восклицания, добрые напутствия, и поезд тихо трогается, точно по расписанию.
- Как много провожающих, - думаю я, глядя в окно.
Не было среди них только моей восьмилетней дочки. Вспоминаются последние минуты расставания с ней. Я стою у раскрытого, еще утром уложенного чемодана, проверяя, все ли приготовлено в дорогу, а Оля, суетясь вокруг меня и пытаясь помочь, старательно подкладывает в него вовсе ненужные вещи, засыпая меня градом вопросов.
Занятая своими мыслями, отвечаю настолько невпопад, что Оля чувствует что-то неладное. Девочка становится вдруг очень серьезной, затем неожиданно начинает жалобно и тихонько плакать:
- Мамочка! Возьми меня с собой на вокзал, ну, возьми, пожалуйста, возьми, возьми... и... и! - всхлипывает она.
Чувствую, что могу не выдержать... Защелкиваю запоры чемодана, ласково, очень ласково обнимаю и крепко целую Олю, затем быстро выхожу из комнаты, оставляя дочь с моей сестрой, которая недавно приехала из Архангельска.
Мой начальник Александр Порохняк - невольный свидетель моих переживаний - попытался было приступить к изучению испанского языка, но из этого ничего не получилось. Мне было не до него.
Пожелав спокойной ночи, он забрался на верхнюю полку и, видимо, заснул.
Поезд шел быстро, вагон плавно покачивало, было далеко за полночь, и все располагало к отдыху, а мне не спалось.
Сбылась моя мечта: я еду переводчицей в Испанию, к которой прикованы взоры всего мира. А дома, уверена, все будет в порядке. Дочь дождется меня, не так скоро, как бы она хотела... Вспоминалось детство...
Прошло двадцать лет после окончания церковно-приходской школы в затерявшемся на реке Мезени селе Дорогорском, известном лишь тем, что до Октября туда ссылали политических. В память прочно врезались слова отца, сказанные им еще в 1915 году:
- Ну, Анютка, ты, слава богу, выучилась читать, и писать умеешь. Девчонке в солдаты не идти, а детей рожать - грамоты не надо. Мы с матерью неграмотные, а вас пятерых вырастили. Пора и за дело браться!
- Помогай, доченька, родителям! - добавила мать.- Хлеба на семь ртов до Рождества не хватит!
Так меня определили нянькой в семью местного купца, вначале за харчи, а потом - за целковый в месяц. Служила у него недолго. Весной двухлетняя дочка купца залезла на подоконник, а я так увлеклась книгой, что и не заметила, как девочка упала на улицу... Хорошо, что все обошлось: обе отделались испугом. Но финал был печальным - хозяева узнали о случившемся, выругали и прогнали.
Я пошла батрачить. За 10 лет батрачества пришлось работать у многих хозяев-богатеев, чтобы заработать себе на пропитание и одежонку, да и по возможности - помогать родителям.
Довелось батрачить и у богатого оленевода. Много сот оленей было у него, и тяжело мне доставалось, но была молода и труда не боялась.
- Анна! - не раз говорил мне захмелевший хозяин.- Выдадим тебя замуж за богатого оленевода, будут у тебя стада оленей, станешь ходить в длинной малице [широкое пальто без пуговиц, одевается с подола через голову] с сююмой [пришитый к малице капюшон из пыжика], будут у тебя батраки.
Этого не случилось - в наши края пришла Советская власть. Все коренным образом изменилось в моей судьбе.
Нехотя пошел хозяин на первое общее собрание и, вернувшись, зло сказал, показывая на своих батраков:
- Теперь они будут править, но недолго!
Для меня началась новая жизнь. Сходки, собрания, беседы, антирелигиозная пропаганда, заготовка леса.
Несколько лет работала женделегаткой. Волостной Комитет партии выдвинул меня на женработу. 8 марта 1926 года меня приняли в кандидаты партии большевиков. С 1926 года, по окончании губернских курсов женорганизаторов в Архангельске, три года проработала волостным женорганизатором, а дальше - учеба в Комвузе и Восточном институте имени Енукидзе, затем - переводчица Международной Ленинской школы при Коминтерне, и вот теперь - международный вагон на пути в далекую, загадочную Испанию.
***
Не заметила, как уснула.
Проснулась, когда поезд остановился у пограничной станции Негорелое. Вышла в коридор, пока пограничники и таможенники внимательно осматривали все в вагоне и тщательно проверяли наши документы. Вблизи нашего купе у окна стоял в добротном костюме хорошо сложенный, симпатичный молодой человек. Когда вышел Порохняк, незнакомец окинул его взглядом с ног до головы. Мой начальник осторожно тронул меня за руку, и мы вернулись в купе.
- Видела?
- По одежде вроде свой, а там кто его разберет.
- Будь внимательна, - настаивал Порохняк, - и осторожна.
Поезд тронулся.
Границу пересекли без остановки. На восточном берегу речки остались родные советские пограничники в зеленых фуражках, на западном - уже стояли белопольские.
Через несколько минут поезд остановился на станции Столбцы. Непонятные для меня надписи, высокие жандармы, крикливые носильщики и продавщицы и первые режущие ухо слова: "пан" и "пани".
Порохняк заметно изменился, как-то сгорбился и, как я потом узнала, не без оснований: он почти десять лет работал в войсках Украинского военного округа, около трех лет занимался вопросом партизанской борьбы и боялся, что его узнают и не пропустят через Польшу, поскольку польские паны имели с ним свои счеты.
Жандарм посмотрел мой паспорт, мило улыбнулся и вернул его мне, затем взял паспорт моего начальника, внимательно и долго его разглядывал, переводя взгляд на владельца.
- Прошу, пан Порохняк! - наконец, изрек жандарм, возвращая паспорт.
Таможенники так внимательно "изучали" содержимое наших чемоданов, словно те были набиты алмазами или валютой, но изъяли только советские газеты и журналы.
Порохняк, как я заметила, наблюдал за тем, как таможенники осматривают вещи других пассажиров.
Когда стали проверять вещи красивого незнакомца, Порохняк весь превратился во внимание.
- Наш! Свой! И, возможно, едем по одному маршруту, - дал мне знать начальник.
Мы опять сели в один вагон с незнакомцем. Он оказался таким же, как и мы, добровольцем. В пути мы узнали, что был он танкистом и звали его Павел.
Порохняк накупил газет и начал их читать.
- Ну и брешут! - сказал он. - Если им верить, то мы уже опоздали. В республиканской Испании полная анархия, мятежники на окраине Мадрида, а их главарь генерал Франко готовится к параду в столице.
В газетах было много фотографий из Испании. Тут и марокканские солдаты, и сам генерал Франсиско Франко. Вот Коротышка со свитой наблюдает в бинокль за ходом боя, на другом снимке дети преподносят генералу цветы. Газета была за шестое ноября.
- Одно меня успокаивает, - сказал Порохняк, - давно знаю, как брешут газеты панской Польши, - и перешел ко второй.
- И эта врет, хотя не предсказывает скорого падения республики, - сказал он.
Я невольно вспомнила начало фашистского мятежа. Вечером 18 июля 1936 года слушатели испанского сектора Международной Ленинской школы в Москве, где я работала переводчицей, вернулись усталые с одного завода и, как обычно, включили радиоприемники. На этот раз вместо ожидаемой музыки мы услышали неожиданную и печальную весть: в Испании начался фашистский мятеж, поднятый реакционными генералами.
Как только ни выражали своего возмущения, как только ни ругали организаторов мятежа испанские товарищи! Досталось и руководителям республиканского правительства.
- Вот что получается, если вовремя не пресечь контрреволюцию! - заметил добродушный и жизнерадостный партийный работник из Андалузии Филиппе.
На следующий день ничего угрожающего о положении в Испании в газетах не было. Но слушатели испанского сектора волновались, как встревоженный улей. Из Мадрида радио вещало не веселую музыку, не репортажи о бое быков, а призывы к борьбе против фашистских мятежников, призывы к защите Республики. Передавались сводки о ликвидации отдельных очагов мятежа. Народ встал на защиту своих завоеваний и, вопреки победным реляциям мятежников и их зарубежных вдохновителей, одерживал победу за победой.
Следующие дни принесли известия о разгроме мятежников в Мадриде, Барселоне и многих других городах. Но на помощь внутренней реакции пришли итальянские фашисты. Они стали открыто помогать мятежным генералам, нарушая все общепризнанные нормы международного права. Началась фашистская интервенция. Утром 20 июля при взлете с аэродрома под Лиссабоном потерпел аварию самолет, на котором в Испанию летел глава мятежников генерал Сапхурхо. Но генералов у них было много, и на его место вступил ставленник германских фашистов - Франсиско Франко.
Прославившись жестокостью в борьбе против марокканских повстанцев, он в 1926 году был произведен в генералы.
В 1934 году Франко принимал участие в расправе над астурийскими горняками и был назначен начальником генштаба, а после победы Народного фронта на выборах 16 февраля 1936 года, вопреки требованиям коммунистов, этого матерого фашиста не посадили за решетку, а послали военным губернатором на Канарские острова.
Между тем события в Испании развивались быстро и совсем не так, как нам хотелось. На долю трудового народа выпала нелегкая задача - подавить мятеж и отразить нашествие итало-германских войск, посланных в помощь Франко.
Но республиканская Испания не имела ни современного вооружения, ни преданных ей командных кадров, тогда как мятежники беспрепятственно получали из Италии и Германии самолеты, боеприпасы, оружие, целые войсковые части. Мятежникам помогали англо-американские нефтяные короли, снабжая горючим.
В защиту республиканской Испании выступили антифашисты многих стран мира. В Испанию поехали добровольцы. Многие из них хорошо понимали, что над миром нависла опасность.
В советской печати не было тогда сообщений о нашей военной помощи сражающейся Испании, но никто не сомневался, что СССР помогает не только испанским детям. Речь шла об отражении фашистской угрозы. И советские люди не могли стоять в стороне.
Август 1936 года был месяцем надежд и тревог, тяжелым месяцем для свободолюбивых испанцев. Жестокие расправы происходили над антифашистами в захваченных мятежниками городах и селах. Все прогрессивное человечество было возмущено злодеянием фашистов над населением Бадахоса, Балеарских островов, зверской расправой над великим поэтом Испании Фредерико Гарсиа Лоркой, расстрелянным в овраге под Гранадой в ночь на 19 августа. В поезде, уносящем нас на Запад, я вспомнила и о том, как начался мой путь в Испанию.
Вскоре после начала фашистского мятежа в Испании туда стали уезжать наши слушатели-испанцы из Международной Ленинской школы. На прощание они приглашали нас приехать к ним.
Первым уехал мой однокурсник по институту Николай Андреев. Узнав об этом, я тоже захотела попасть в Испанию. Решила, что надо действовать по принципу: "Не жди, пока пошлют, а сама добивайся". И стала добиваться направления в Испанию в качестве переводчицы с английского и испанского.
Добивалась долго. Мое непосредственное начальство не обещало, но и не отказывало в просьбе. Наконец я встретилась с директором Международной ленинской школы Клавдией Ивановной Кирсановой - женой Емельяна Ярославского.
Еще до прихода в школу я много хорошего слышала о ней.
Как сейчас помню, ректор идет мне навстречу. Здороваемся. На красивом смуглом лице загадочная улыбка. Справляется о здоровье, работе и семейных делах. Разговариваем о событиях в Испании, о помощи испанскому народу.
- Вы проситесь в Испанию, а как с дочерью? - неожиданно спросила она.
- Я уже пригласила сестру из Архангельска. Она возьмет на себя заботы о девочке, а если не вернусь, то при Советской власти не пропадет. Страна вырастит, выучит и воспитает.
- Хорошо, товарищ Обручева, учтем! Но пока все между нами, - с улыбкой говорит Клавдия Ивановна.
Шли дни. События в Испании широко освещались советской печатью. Я читала корреспонденцию Михаила Кольцова, поражаясь и мужеством испанцев, и отвагой автора.
Внезапно ко мне на квартиру приходит незнакомая женщина. Представилась: "Урванцева". И предупредила, что все, о чем пойдет речь, я не должна разглашать. Вскоре она пригласила меня к себе на службу и попросила заполнить большую анкету. Урванцева внимательно прочла ее, ничего не сказала, но я уже догадалась, что это связано с возможной командировкой в Испанию.
Через несколько дней она зашла ко мне и довольная сообщила:
- Ну, вот и хорошо, что застала Вас дома. Собирайтесь, поедемте к товарищам, которые хотят с вами побеседовать.
Это было так неожиданно, что я немного растерялась, но, глянув на полную, добродушную и улыбающуюся Урванцеву, успокоилась.
Через полчаса я очутилась в большом учреждении, недалеко от моей квартиры.
Разговаривал со мной высокий, статный, с крупными чертами лица и густой шевелюрой военный, как я потом узнала - Г.Л. Туманян. Перед ним лежала моя анкета.
- Значит, Вы готовы выехать в длительную командировку? - спросил он и ласково, по-дружески посмотрел на меня.
- Готова!
- А дочь?
- Устрою и дочь. Родные и друзья присмотрят!
Недолго продолжалась наша беседа.
Чувствовалось, что Гай Лазаревич уже многое обо мне знал, все было просто и ясно. Мы с ним тепло распрощались, и я поняла, что это не последняя встреча.
Меня опять предупредили, чтобы я никому ничего не говорила.
Прошло некоторое время, и я точно в назначенный час вновь была в кабинете Туманяна, где находился еще один человек.
Нас познакомили, и я узнала, что меня назначают его переводчицей.
- Надеюсь, довольны, товарищ Порохняк? - спросил незнакомца Гай Лазаревич.
- Да, да... конечно, - как-то по-военному выпрямясь и избегая моих глаз, ответил тот.
Глядя на своего будущего начальника, я еще не понимала, чем он будет заниматься в Испании.
Порохняк был в новом, штатском костюме, и было заметно, что он его стесняется, - в нем угадывался военный. Это, видимо, заметил и Гай Лазаревич.
- Вы теперь не военинженер 3-го ранга, - сказал он, - а гражданин... Александр Порохняк.
Вскоре нас, вместе с другими отъезжающими в Испанию, принимал комкор - Семен Петрович Урицкий.
Семен Петрович беседовал с нами с каким-то внутренним подъемом, предупреждал, что впереди много трудностей, опасностей, но мы должны обязательно оправдать оказанное нам высокое доверие.
Он вспоминал о больших испытаниях, которые наш народ перенес в войне против белогвардейцев и иностранных интервентов в 1918-1920 годах.
Заканчивая беседу, Урицкий сказал:
- Надеюсь, вы сделаете все, чтобы помочь испанскому народу защитить свободу и демократию в борьбе против фашистских мятежников и интервентов!
Переночевали в Варшаве, проехали через Чехословакию в Вену. На следующий день экспрессом прибыли в Париж. Нас встретили и помогли ознакомиться со столицей Франции. Вечером 22 ноября мы, наконец, выехали в Испанию.
На испанской земле
О положении в Испании мы имели самые превратные понятия и очень смутно представляли обстановку, в которой там окажемся.
Рано утром наш поезд вынырнул из тоннеля, и мы увидели безбрежное Средиземное море, озаренное первыми лучами солнца. Оно медленно поднималось из-за горизонта, и на склонах гор уже были видны сады с мандариновыми деревьями и яркие красные цветы около домиков.
- Это в ноябре! - заметил Порохняк.- А каково здесь летом?
За окном простиралась страна, которую я изучала в Институте, с людьми которой я уже была знакома по работе в Международной Ленинской школе, а в вагоне уже слышалась испанская речь. Поезд остановился. Маленький перрон заполнен встречающими.
- Salud, camaradas! (Здравствуйте, товарищи!)
- Viva Russia! Viva El Frente Popular! (Да здравствует Россия! Да здравствует Народный фронт!)
Цветы, много цветов, радостные возгласы приветствий, крепкие рукопожатия. Все волновало и трогало до слез.
На испанской земле я почувствовала себя, как дома. Встреча с народом, давшим первый вооруженный отпор наглому фашизму, сроднило нас, но не все радовались прибытию добровольцев. На перроне я заметила человека с тоненькими усиками и черно-красной повязкой на шее. На ремне через плечо у него висел огромный пистолет, а лицо выражало не то недовольство, не то злобу. Это был один из многочисленных каталонских анархистов. Тогда я еще не представляла, какой вред они наносят делу борьбы против фашистских агрессоров.
***
Городок Порт-Бу с северо-запада и востока прикрыт горами. На их склонах трудолюбивые крестьяне возделывали цитрусовые и виноград.
В ожидании поезда мы гуляли по городку, любовались бескрайним синеватым Средиземным морем. На горизонте, словно игрушечные, маячили суда. Из далекой Африки тянул теплый ветерок.
Если бы не люди с винтовками, не лозунги и призывы на стенах, не возгласы маленьких продавцов газет о первых победах над фашистами, трудно было бы поверить, что здесь идут бои. Предсказания буржуазной печати о скором падении Республиканской Испании и быстрой победе мятежников не сбылись. Испанский народ, в упорной борьбе неся тяжелые потери, отстаивал Свободу.
Вскоре мы покинули гостеприимный Порт-Бу. Море скрылось. Поезд шел в горы.
Сады, виноградники, рощи, цветы. На станциях флаги и знамена. Лозунги призывают к борьбе с фашизмом.
Вечером мы приехали в Барселону, испанскую жемчужину Средиземного моря, столицу Каталонии. Барселона раскинулась амфитеатром по побережью бухты. Шла война, и в огромном порту было мало судов, хотя до мятежа их здесь бывало до пяти тысяч в год.
В старой Барселоне дома четырех-пятиэтажные, попадаются даже двухэтажные, с многочисленными балконами. Кривые узкие улицы, где трудно, а иногда и просто невозможно разминуться и двум машинам.
В Новом городе - широкие улиц, красивые здания, аллеи и парки, много кафе, цветов и музыки.
Что меня особенно поражало в Барселоне, это огромные, художественно выполненные портреты Бакунина и Кропоткина на зданиях, занимаемых комитетами анархистов.
Треть города - "красное кольцо", рабочие пригороды. На некоторых улицах, у нескольких предприятий на окраинах еще оставались баррикады из мешков с песком, из камней разобранных мостовых и даже в одном месте из бутылок. Повсюду федеральные флаги Каталонии, алые полотнища Объединенной социалистической партии Каталонии, единой партии коммунистов и социалистов, черно-красные знамена анархистов и, куда реже, государственные флаги Испании.
В неповторимо красивом большом городе с миллионным населением жизнь била ключом. Все люди казались жизнерадостными. Город заполонили автомобили: десятками они стояли у кафе, баров, неистово сигналя, сновали по улицам. На большинстве машин были флажки анархистов с надписью "ФАИ-СНТ". Эти надписи пестрели на многих автомашинах, намалеванные сзади, спереди и по бокам. Меньше было машин с красными флажками и еще меньше - с государственными.
Здесь мы распрощались с Павлом-танкистом. В дороге мы так сдружились, будто были давно знакомы.
- Живы будем, обязательно встретимся! - сказал Павел, прощаясь.
- Встретимся, - подтвердила я, хотя не была в этом уверена.
Мы действительно встретились, но об этом впереди.
В Барселоне мы заночевали. Администратор гостиницы нас предупредил:
- У нас очень строго со светомаскировкой, соблюдайте ее. Прежде чем включить свет, хорошенько зашторьте окна. Будьте осторожны и внимательны. Если заметят свет, могут обстрелять.
Мне не спалось: с улицы доносились звуки автомобильных сирен, музыка, пение, одинокие выстрелы и временами перестрелка. Вышла из номера. Пожилая дежурная по этажу убирала.
- Сеньора, кто это стреляет? - спросила я.
- Возможно, пятая колонна.
В начале октября 1936 года, перед наступлением на Мадрид, конкурент Франко на пост главнокомандующего мятежными силами генерал Мола заявил, что против Мадрида действуют пять колонн: четыре с фронта, а пятая - подпольная, в самом городе. Тогда Мадрид устоял от наступления всех пяти колонн благодаря героизму войск, защищавших столицу Испании, и помощи Советского Союза. С тех пор "пятая колонна" стала символом предателей, действовавших в тылу республиканской армии.
- Их люди иногда, особенно ночью, выползают из своих нор и нападают на народную милицию. А может быть, это milicianos anarquistas, - невозмутимо добавила дежурная.
Я вернулась в номер, не включая свет, приподняла штору и была поражена: по улицам, нарушая светомаскировку, двигались взад-вперед автомашины.
Валенсия
Поезд в Валенсию уходил после обеда, и мы еще раз вышли в город.
На улицах было многолюдно, но и тут война давала о себе знать. Продавцы газет напоминали о ней, выкрикивая сводки о положении на фронтах, заголовки очерков о боевых делах и подвигах; слышались песни о силе народа, о варварстве фашистов, о баррикадных боях прошлого. Теперь "красное кольцо" было хозяином всего, но черно-красные галстуки настораживали. Они выкрикивали много революционных и еще больше провокационных лозунгов.
- Иначе я себе представлял войну в Испании, - сказал мне однажды Порохняк, проходя мимо столиков кафе, вынесенных на улицу, где многочисленные военные с оружием и молодые люди спокойно и весело попивали кофе и вино и возбужденно разговаривали. Из музыкального автомата лились "Марсельеза", танго и фокстроты. Создавалось впечатление, что угроза миновала, что враг разбит.
В действительности шла борьба не на жизнь, а на смерть.
Об этом мы знали еще до прибытия в Испанию, это подтверждали республиканские газеты и призывы на красных полотнищах.
На фронтах мужественный испанский народ с величайшей отвагой отражал фашистское нашествие, а в тылу самоотверженно работал на предприятиях, в сельском хозяйстве, стараясь обеспечить войска всем необходимым.
- В эти тревожные дни на фронте солдаты страдают от непогоды, голодают и умирают, а тут в тылу льются музыка и вино. Многие забыли о тех, кто сражается, - заметил Порохняк.
Республиканское правительство находилось в Валенсии, там были и военные власти и наши советники, к которым мы должны были явиться.
После полудня выехали. Справа виднелись горы, покрытые зелеными деревьями и садами, слева - сине-голубое Средиземное море. Местами железная дорога проходила по самому его берегу.
Поезд часто останавливался на станциях, и только поздно вечером, преодолев 350 километров, мы прибыли в Валенсию.
Несмотря на поздний час, добровольцев встречали представители организаций Народного фронта. Объятия, цветы, приветствия. В отличие от встреч в Порт-Бу, здесь меньше было черно-красных повязок и галстуков.
Город был погружен во тьму, слышались приглушенные гудки автомашин.
По пути в гостиницу мы ощутили войну, увидели ее последствия: повозки и тележки беженцев из занятых мятежниками районов, запряженные мулами или осликами, с бедным скарбом; сами беженцы с детьми; семьи батраков, рабочих, крестьян и интеллигентов, спасающихся от фашистского варварства.
Для нас это была первая воздушная тревога, встреча с врагом.
Движение на улицах замерло. Одиночные машины с затемненными фарами, отчаянно сигналя, быстро проезжали по опустевшим улицам. Мы остановились в подъезде массивного темного здания. Ночь была теплая, звездная. Издали доносились раскаты взрывов. Наконец послышались длинные гудки отбоя, и улица стала оживать.
В ту ночь фашистские самолеты сбросили бомбы на окраины города. А солнечным утром продавцы газет кричали о победах республиканских войск, на площади торговали цветами, на многолюдных улицах слышалась музыка. Народ торжествовал: еще одно наступление мятежников на Мадрид отбито с большими для них потерями. Фашисты опять потерпели неудачу. "No pasaran" ("Они не пройдут") звучало не только как призыв, но и как уверенность в окончательной победе.
Радовался успеху испанский народ, радовались вместе с ним и мы. Я переводила Порохняку фронтовые сводки, опубликованные в республиканских газетах. И тут он вспомнил, как польские буржуазные писаки из кожи вон лезли, доказывая, что дни республиканской Испании сочтены. Ложь и клевета, напечатанные крупными буквами, да еще с иллюстрациями, производили впечатление на неискушенных, но все увиденное нами в Испании убедительно показывало, что ложь преподносится систематически, что реакция, в своем ослеплении, в своей яростной злобе и ненависти к свободолюбивому испанскому народу, искажает истину, допускает преувеличения.
Обрадованные новым поражением врага люди, может быть, забывали о том, что правительство Ларго Кабальеро не делало всего необходимого, чтобы завоевать победу, что международная реакция всячески срывала помощь республиканской Испании и помогала мятежникам и фашистским агрессорам, прикрываясь фальшивым невмешательством. Но в тот день все эти невзгоды не могли затмить победу героических защитников Мадрида. Всякая победа воодушевляет, но эта победа над разрекламированным реакционной печатью наступлением мятежников, как мы видели и слышали, вызвала ликование народа, укрепила его уверенность в окончательной победе над силами фашизма.
На следующий день нас с Порохняком принял старший военный советник, которого все ласково называли "стариком", хотя было ему немногим более сорока лет.
В дороге Порохняк много рассказывал о ленинце, мужественном воине и талантливом разведчике Яне Карловиче Берзине, но я волновалась, идя на прием к нему, - и, как оказалось, напрасно. Все было проще, чем предполагала.
Порохняк просился в Мадрид.
- Не выйдет! Обстановка изменилась. Оставляю вас здесь... Придется начинать с малого, - сказал "старик". Потом он говорил о потерях фашистов под Мадридом, о неприступности обороны столицы.
- Для вас важно то, что сплошной линии фронта на других участках нет, - заметил, улыбаясь, Ян Карлович.
В это время вошел помощник и доложил, что прибыли еще двое, назвав их фамилии.
- Очень удачно! - приветливо встречая, сказал старший советник. - Знакомьтесь: Порохняк, Обручева, а это - Спроглис и Цитрон. Товарищ Порохняк, помогите Спроглису минами, их можно сделать на месте из подручных материалов, как вы обучали партизан в наших школах.
На прощание Берзин сказал:
- Народ испанский очень хороший, ему надо помочь отстоять свободу и независимость. Пойдемте к генералу Ивону, он все оформит.
В дороге Порохняк рассказал мне о том, как Петерис Кюзис (так в действительности звали Я.К. Берзина) весной 1906 года участвовал в налете с целью реквизиции средств для партийных нужд. Об этих операциях в латышском крае положительно отзывался В.И. Ленин. Во время операции Берзин был ранен и схвачен полицией. Тогда ему не было еще и семнадцати, и это спасло его от расстрела, но его запрятали в тюрьму.
Выйдя из заточения, Кюзис активно работал в Риге, сочиняя антиправительственные листовки и распространяя их. Его подпольная партийная работа была прервана новым арестом и высылкой в Иркутскую губернию. Началась первая мировая война. Петерис Кюзис достал поддельные документы, превратился в Яна Карловича Берзина и бежал в Ригу, где продолжал работу в большевистском партийном подполье, участвовал в Великой Октябрьской революции, в вооруженной защите Советской власти.
Порохняк рассказывал о своих встречах с Берзиным в начале тридцатых годов.
Берзин произвел на меня большое впечатление. Что-то в нем было искреннее, обаятельное и в то же время такое решительное, что нельзя было забыть.
Когда позже мы узнали о подвиге Зорге, мне стала понятна и роль Яна Карловича в становлении этого героя-разведчика.
Вопреки нашим ожиданиям, генерал Ивон оказался советским человеком. Он сделал все, чтобы Порохняк, как и сказал Берзин, сразу начал заниматься с небольшой группой партизан, и превратил Порохняка в Рудольфа Вольфа, а меня - в Луизу Куртинг. К сожалению, позже нам эта конспирация часто не только не помогала, но даже и мешала... Испанцы знали, что мы русские, и удивлялись, что мы не Иваны и Марии, а Вольфы и Луизы.
На следующий день мы с новоиспеченным Рудольфом спускались в холл гостиницы. День обещал быть жарким, и я надела шляпу. Перед входом в холл меня остановил охранник и вежливо сказал:
- Сеньорита, разрешите вам дать добрый совет. Снимите и оставьте здесь головной убор. Послушайте меня! А то, чего доброго, анархисты примут вас за фашистку, и тогда - не оберетесь неприятностей.
Я вернулась и навсегда оставила шляпу. Надела черный берет.
Чемодан с минами
Позавтракав, выехали в расположение группы на окраину Валенсии и целый день занимались незнакомыми мне партизанскими делами: делали какие-то замыкатели и взрыватели, потом ставили их. Занимались каждодневно будничным, многотрудным партизанским делом, обучая людей диверсиям в тылу врага.
В институте и в Ленинской школе мне не приходилось разговаривать на партизанские темы, тем более о минах, взрывателях, взрывчатых веществах. Я часто не могла быть точной в переводе, не было необходимого лексикона. Рудольф, видя, что обучаемые не делают того, что он ожидал, поправлял их, а когда те опять делали не так, как надо, сердился на меня. Я и сама нервничала, а потому получалось еще хуже. Еле дотянула до вечера. Возвратилась усталая и разочарованная. Думала: "Вот уж не повезет, так не повезет". Было заметно, что и Рудольф переживал, и не только потому, что я не знала многих военных и специальных технических терминов, но и потому, что все начинали с нуля, на голом месте.
На следующий день опять занятия, опять с чемоданчиками, полными взрывчатки и разных взрывателей и мин, которые Рудольф делал вечерами.
В штабе нам дали испанское наставление по минно-подрывным работам, но в нем не было многих слов и понятий, которые употреблял Рудольф. Не было ни о минах и замыкателях, ни, тем более, о поджигательных и других диверсионных средствах.
Наставление было написано казенным языком, с большим количеством непонятных для меня слов. Специального военного словаря у меня не было, я тратила много времени, чтобы вместе с обучаемыми разобраться в этом новом для меня занятии, часто путала слова и понятия. С военными терминами было плохо и у многих других переводчиц. Поэтому под Валенсией были организованы курсы по переводу военных терминов, которыми руководила О.Н. Филиппова, но я была далеко и не могла попасть на эти курсы.
Особенно трудно было, когда ставили мины с настоящими капсюлями. Такие маленькие, тоненькие медные трубочки, а как они сильно взрывались, дробя камни, перебивая доски! Толовые шашки, величиной всего с кусок детского мыла, перебивали рельс.
- Поставил и ушел. Поедет машина или поезд и подорвется, - доказывал Рудольф.
Ученики в возрасте почти 50 лет вначале недоверчиво относились к минам Рудольфа, но когда взорвался запал в макете мины при прохождении автомашины, полный и уже с проседью Антонио восторженно воскликнул:
- Formidable! (Замечательно!)
И первый ученик, понявший значение и возможности мин, стал убедительно доказывать другим, в чем суть дела.
Постепенно обучаемые увлеклись минами, а Рудольф показывал все новые и новые.
Особенно заинтересовались минами двое: электромонтер Сальвадор и автослесарь Антонио, работавший до мятежа в Толедо. Высокий, худощавый, с сильно морщинистым лицом, в кожаной куртке и широких синих брюках, Сальвадор внимательно смотрел, слушал и спрашивал, когда что-либо не понимал. Он первый изготовил мину с кнопочным замыкателем, умело использовав спичечную коробку. На мине не было предохранителя, и Рудольф посоветовал ему обязательно вмонтировать надежный предохранитель.
Вообще в группе были хорошие люди, но и по возрасту, и по состоянию своего здоровья они были мало пригодны для действий в тылу врага в составе диверсионных групп, как предполагал Рудольф, которого испанцы стали называть Родольфо.
В первое время в штабах нас не признавали. В уставах и наставлениях испанской армии партизанская борьба не предусматривалась, а потому и на довольствие наших людей не ставили. Наши пожилые ученики рассчитывали, что их перебросят в тыл мятежников тайно, с документами, что они будут работать там строго конспиративно, в глубоком подполье. Родольфо эти мечты заметно обеспокоили, однако тогда он ничего определенного о способах переброски диверсантов в тыл мятежников не сказал. Он только учил их устройству мин, делал эти мины сам, и делали их будущие партизаны.
Я переводила уже более уверенно. Обучаемые ставили мины, отходили в безопасное место и по команде при появлении "противника" производили взрыв капсюля.
Сумочка и маленький чемоданчик, наполненные разными капсюлями, детонаторами, взрывателями, которые приходилось возить с собой, вначале жгли мне руки. Казалось, что они способны взорваться от толчка внезапно остановившегося трамвая, что нас могут задержать и найти у нас взрывчатку, а наши документы ни от чего нас не предохраняли. Но все шло благополучно. Взрыватели и замыкатели работали только там, где их устанавливали, и нас никто никогда не задерживал. Было трудно с материальными средствами. Группе деньги отпускались только на питание. Нам выдали зарплату, и на нее мы приобрели необходимые детали для изготовления замыкателей, взрывателей и зажигательных средств. Некоторые детали приносили обучаемые. Машины для выезда за город на практические занятия у нас не было. Обычно ехали до конца трамваем, а затем километра три шли пешком.
В свое время, по окончании института иностранных языков им. Енукидзе, мне очень нравилась профессия переводчицы. Работать приходилось с испанцами, а также латиноамериканцами, находившимися в Советском Союзе. Коммунисты, активные борцы против реакции, еще молодые, но уже закаленные в классовых боях, - это люди, с которыми интересно работать, и моих познаний языка вполне хватало, чтобы переводить на политические и бытовые темы. Совсем иначе сложилась моя работа в Испании. Родольфо занимался подготовкой партизан. Целые дни, а потом и ночное время - практические занятия в поле. Главное - никаких конспектов у Родольфо не было, не было и возможности заранее подготовиться к занятиям, посмотреть в словаре, записать новые слова. Родольфо составлял заранее только план занятий, обычно на одной странице. Пособий у него не было. Все было в голове. Потом я узнала, что он обучал партизан и минеров уже более 15 лет: будучи начальником подрывной команды, учил партизан в спецшколах, учил слушателей в институте инженеров транспорта. Поэтому ему было легко, а мне - трудно.
Встречаясь с переводчицами других советников, я им завидовала. Они работали в войсках общепризнанных и узаконенных, у них не было таких трудностей, как у нас. Они не ездили в трамваях с чемоданчиками, начиненными взрывчаткой, капсюлями и взрывателями. Родольфо тоже переживал, ходил к генералу Ивону, но тот не мог ничем конкретно помочь.
Генерала Ивона не надо было убеждать в возможностях диверсий в тылу Франко. Он это понимал прекрасно, но это нужно было доказать командованию испанской республиканской армии, которая только еще создавалась в ходе тяжелой войны.
Не сидели сложа руки и наши ученики. Поняв, в чем дело, они изложили наши нужды секретарю Валенсийского провинциального комитета Коммунистической партии Испании Антонио Урибесу. Тот пригласил нас для беседы.
Когда мы с Родольфо вошли в кабинет Урибеса, там было несколько человек. Один из них - Мартинес - вскочил со стула, подбежал ко мне, обнял и, похлопывая по спине, восклицал:
- Anna! Hola! Que tal? [такими возгласами в Испании здороваются с хорошими друзьями]
Рудольф стоял в недоумении, потом я ему объяснила. Я знала так бурно приветствовавшего меня Мартинеса с 1935 года по Международной Ленинской школе, где он учился, а я работала переводчицей.
Таких встреч в Испании у меня было несколько.
Несмотря на звонки и заметную усталость, товарищ в беседе с нами выяснил наши возможности и нужды.
- Курсы, настоящие курсы и мастерскую нужно: мы сможем делать и применять новое и самое дешевое оружие для подрыва поездов, машин, самолетов, - ратовал Антонио.
- Все будет, обязательно будет, будет у нас и хорошая армия, будут и партизаны, - перевела я слова Урибеса.
Урибес и Мартинес напомнили нам о сложной обстановке в республиканской Испании.
- Промышленность Каталонии способна обеспечить всю республиканскую армию боеприпасами и в значительной мере оружием. Но работает она далеко не на полную мощность, - сказал Урибес и после небольшой паузы добавил: - Буржуазные республиканцы, возглавляющие местное каталонское правительство, так называемые Generalidad, не хотят по-настоящему, по-военному, делиться богатствами Каталонии с остальной Испанией. Особо большой вред приносят анархисты, выдвигая требования, невыполнимые в военное время, вроде соблюдения 8-часового рабочего дня. Сопротивляются они и созданию сильной регулярной армии. Среди анархистских лидеров много демагогов, есть и явные враги. Некоторые командиры анархистских отрядов занимаются даже созданием тайных складов, перехватывают транспорты с оружием и боеприпасами, направляемые на фронт. Крича об анархии и неподчинении, анархистские вожди в своих отрядах проводят террор по отношению к тем, кто начинает прозревать и видеть необходимость сплочения всех антифашистских сил.
- Есть среди анархистов и смелые люди, но они часто действуют себе во вред, - вставил Мартинес. - Так, в Барселоне нашелся анархист, который в годы реакции, во время забастовки трамвайщиков, с небольшой группой проник в трамвайный парк, расположенный на холме, выключил тормоза нескольких трамваев, поджег их и пустил вниз. Паника поднялась большая, и пользы не было, а вред - колоссальный. Реакция закричала о бандитизме рабочих.
Партийный комитет дал нам еще несколько человек и помещение в пригороде Валенсии, где нами была организована школа для подготовки кадров. Впоследствии эта школа стала нашей базой и своеобразным домом отдыха, куда могли приехать диверсанты после выполнения боевых заданий в тылу мятежников.
На следующий день нас с Родольфо приняли в Центральном комитете партии, который охранялся в связи с действиями остатков пятой колонны и провокациями анархистов.
Когда мы вошли, Хосе Диас встал из-за стола и вышел навстречу. Крепко пожал мне руку. Я представилась, представила и Родольфо. Диас пригласил нас сесть. Выглядел он усталым, но бодрым.
Родольфо начал излагать соображения и предложения, возникшие при подготовке группы. Диас внимательно слушал мой перевод. Отвечал медленно, и мне было легко переводить. Иногда в знак согласия он кивал головой или говорил:
- Si, camaradas! (Да, товарищи).
Во время беседы неожиданно вошла статная женщина в черном платье. До этой встречи мы не раз ее видели на фотографиях и сразу узнали Пассионарию. Родольфо прервал свой доклад. Хосе Диас представил нас Долорес Ибаррури. Она приняла активное участие в нашей беседе. Говорила она быстро, и я не успевала всего переводить Родольфо. Из беседы с руководителями Коммунистической партии Испании мы поняли, что ее Центральный комитет ведет большую работу по развертыванию партизанской борьбы в тылу мятежников.
- Впереди много трудностей, - говорил Хосе Диас, - их нелегко преодолеть, но на то мы и коммунисты, чтобы не отступать перед ними.
На следующий день для школы отпустили необходимые средства. А главное - прибыли 12 человек под командой капитана Доминго Унгрия. Они приехали на трех легковых машинах и грузовике.
И тут я вспомнила слова Родольфо, сказанные им в первые дни занятий с группой:
- Все будет. Будут и машины, и не одна. Машин здесь много. Хватит и нам.
С прибытием группы Доминго прибавилось забот и работы. Опять учеба, практические занятия, но мне было уже легче, да и Родольфо не так нервничал. Теперь у него были помощники. Устройству и применению диверсионной техники помогали обучать наши "старички" - наши "padres" ("папаши"), как их называли вновь прибывшие.
Теперь мы выезжали на машинах на практические занятия и проводили их на автомобильных и железных дорогах, да и на других объектах.
Был декабрь, но в "маленькой испанской Африке", как называли испанцы узкую полосу низменности Леванта (провинции Валенсия и Аликанте), примыкающую к Средиземному морю и отделенную горами от остальных районов страны, даже ночью было тепло, а иногда прямо-таки жарко.
Ясное голубое небо, жаркое солнце, и изредка, после полудня, на большой высоте появятся белые клочки облачков.
Стояла пора сбора апельсинов. Урожай отличный, но экспортировать фрукты было трудно - сказывалась блокада интервентов. Цены на апельсины были низкими, много плодов оставалось под деревьями, устилая землю золотистым ковром. В перерывах между занятиями мы могли наслаждаться свежими, ароматными и вкусными фруктами.
Под Валенсией мы любовались замечательной оросительной системой, которую строили в течение сотен лет. По каналам, питаемым горной рекой Турией, спокойно текла прохладная живительная влага, которой орошались сады и огороды. Каналы виднелись и вдоль дороги, они расходились по полям и садам, а кое-где дорога проходила под каналами. В одном месте убирали кукурузу, а рядом сеяли пшеницу. Всего в 150 километрах южнее Валенсии, под городом Эльче, мы оказались в настоящих субтропиках.
- Как в Африке! - восхищался Доминго, любуясь красивыми высокими пальмами.
И тут он не удержался от желания просветить меня и Родольфо.
- Первые водохранилища и каналы построили еще мавры, завоевавшие Испанию. Потом систему полива и орошения стали развивать и испанцы. Климат в Испании самый различный: в горах на высоте более двух тысяч метров - снег, а внизу, в долинах - жара, но не хватает влаги, засуха. Вот если землю поливать, то в долинах, защищенных с севера высокими горами, при поливе можно получать два и даже три урожая.
Доминго остановился и обождал, пока я перевела сказанное Родольфо, а затем продолжал:
- Одно дело построить водохранилище и каналы, а другое - распределять собранную воду. Каждый стремился побольше получить из каналов. Вот тут и был создан El Tribunal de las Aguas - водный суд. Один на всю страну. Состоял он из 7 судей, которые разбирали все споры и распределяли воду. Решения этого трибунала были окончательными и обжалованию не подлежали.
- А где заседал трибунал? - поинтересовалась я.
- В Мадриде, в Соборе, один раз в неделю, и так продолжалось пять или шесть веков.
И так, любуясь каналами, рощами мандаринов и апельсинов, мы приехали к месту занятий. Но вместо занятий Доминго, посмотрев на часы, громко сказал:
- Es el tiempo para comida! (что по-русски значило - "пора обедать").
Где бы нас ни заставала обеденная пора, чем бы мы ни занимались, испанцы в два часа пополудни обязательно напоминали о еде.
- Продолжим после обеда! - говорили они.
Как правило, выезжая на занятия, мы брали с собой и все нужное к обеду.
Когда не было ночных занятий, к вечеру мы возвращались в Валенсию. Несмотря на тяжелую войну, на блокаду, третий по величине город Испании (перед мятежом его население составляло около 350 тысяч, а с эвакуированными из занятых противником районов и из Мадрида достигло полумиллиона) вечерами не замирал: работали кинотеатры, варьете и бары, полны были кафе, где тоже звучала музыка. Утром город просыпался рано. Продавцы газет выкрикивали новости, шумел базар, и на улицах продавали много свежих, ярких и ароматных цветов. Работали многочисленные заводы и мастерские, многие из которых уже переключились на производство всего необходимого для республиканских войск. Только в порту, втором по величине в Испании после Барселоны, у длинных причалов было мало судов.
В воскресные дни наши ученики показывали нам достопримечательности Валенсии. Любовались мы зданием университета, основанного еще в 1500 году, в музее - картинами Гойи, Веласкеса и других мастеров.
Красива и незабываема Валенсия, но далеко не всем были доступны прелести этого благодатного края.
Однажды на занятиях на окраине города мы заметили торчащие из земли трубы и среди них ребятишек.
- Что это за пещерные люди? - спросила я Доминго.
- Рабочие. Они не смогли снять квартиру даже в полуподвале. Многие уже переехали в благоустроенные дома, реквизированные у фашистов, но не все успели. Прибыло много беженцев.
В один из солнечных, теплых дней я зашла в такую "квартиру"-землянку. В ней было мрачно, сыро и душно. Тонкий луч солнца пробивался через единственное окно в потолке. Убогая мебель, если так можно назвать старый стул, врытый в землю самодельный стол и две скамейки, да шкаф, дверца которого упорно не закрывалась. Хозяин квартиры ушел в народную милицию, бороться за то, чтобы рабочие больше никогда не жили в землянках, где голые каменные стены и вместо двери вход, закрытый фанерой, обитой старым половиком.
Еще молодая, худощавая хозяйка встретила меня очень приветливо:
- Садитесь, пожалуйста! - точно оправдываясь, она добавила: - Нет возможности иметь другое жилье! Городские квартиры нам не по карману, а обзавестись своим маленьким домиком мы не смогли. Муж - рабочий, им мало платили, а налоги и с земли, и с каждого окна и двери. Разобьем фашистов, переедем в хорошие дома, - уверенно говорила она.
Стрельбище
Наше стрельбище Патерну нельзя забыть. Как-то рано утром приехали мы туда на занятия и увидели около земляного вала мишени и трупы убитых людей. Среди них и старые, и молодые, хорошо одетые мужчины и женщины, дети и старики, и бедно одетые, с мозолями на руках бедняки.
- Что это такое? - спросила я в ужасе у Доминго.
- Негодяи, жалкие трусы и убийцы. Это работа анархистов.
- Неужели на них нет управы? - спросил Родольфо.
Доминго своеобразно махнул рукой и ответил:
- Нет! Правительство бессильно обеспечить соблюдение законов, а этим пользуются бандиты из анархистов, да и пятая колонна.
И когда позже, вечером и ночью, я слышала выстрелы, мне казалось, что это опять анархистские бандиты делают свое грязное дело. Эти убийства не имели ничего общего с расстрелом контрреволюционеров, которые заслужили того своими делами. Этот бандитизм был на руку реакции. Ее печать могла кричать о зверствах и беззакониях в тылу республиканцев. По требованию коммунистической партии, позже правительство положило конец злодеяниям черно-красных бандитов.
Патерна была предназначена для обучения стрельбе. Мы изредка, при подготовке минеров, производили там взрывы небольших зарядов, мин и ручных гранат, учили и стрельбе из винтовок и пистолетов. И тут мне очень помогла та военная подготовка, которую я получила в Ленинградском Восточном институте им. Енукидзе, где я училась на латиноамериканском отделении историко-экономического факультета. Тогда я не представляла себе, что мое увлечение стрелковым делом мне так пригодится в будущем.
- Опять в яблочко! - восхищался Доминго, осматривая мишени. - Учитесь стрелять, как стреляют русские женщины! - добавлял он, обращаясь к своим диверсантам.
Стреляли мы и в ночное время, для чего пришлось нанести светящиеся точки на мушку и прицел.
Особенно увлекались ночной стрельбой Рубио (что значит "белокурый") и Маркес, отличавшийся способностью видеть цель в темноте и умением быстро стрелять. Пробовали применять ночью подсвечивание, но признали, что это сильно демаскирует. Больше того, для маскировки придумывали разные способы уменьшения звука и пламени при выстреле, и тут на помощь пришли опытные водители машин Рубио и Пепе. Они сделали пистолетные и винтовочные глушители, но получились они больше самих пистолетов, и потому диверсанты редко брали их с собой, а потом и вовсе забросили.
- Лучше взять пару гранат замедленного действия, - говорил Маркес, - чем эту громадину.
Однако поклонники бесшумной стрельбы считали, что такими приборами можно незаметно снимать часовых.
Я пробовала стрелять с приставкой для бесшумной стрельбы, но у меня пропадала меткость, и вместо яблочка пуля часто уходила, как говорили, "за молоком".
Наряду с боевой партизанской подготовкой всех людей обучали оказывать первую медицинскую помощь при ранении или отравлении.
Первые занятия проводили врач, потом фельдшер, присланные Валенсийским комитетом коммунистической партии.
Я им помогала.
- Вы, товарищ Луиза, какие медицинские курсы окончили? - спросил меня врач.
- Училась в кружке РОКК, то есть Российского общества Красного Креста, на курсах волостных женорганизаторов в Архангельске.
- Хорошо вас учили, - заметил доктор.
- Многое уже позабыла, это было давно, - ответила я.
Вскоре врач и фельдшер уехали на фронт, но наши занятия не прекратились.
Перед отъездом доктор вручил мне довольно полное и для меня вполне доступное пособие по оказанию первой помощи пострадавшим. Необходимые медикаменты у нас уже имелись, но первое самостоятельное занятие проводить было трудно. Приходилось много готовиться и часто обращаться к конспекту.
И все же занятия в кружке РОКК мне очень пригодились.
С прибытием группы Доминго Родольфо больше стал заниматься тактикой действий в тылу противника.
Первые наши ученики освоили технику, рвались на работу в тыл мятежников, но на тактических занятиях некоторые из них задыхались при быстрой ходьбе, не только при подъемах в гору, но даже на ровной местности. Для вылазок в тыл врага "наши папаши", как их звали вновь прибывшие, явно не годились, и ЦК КПИ решило использовать ветеранов в качестве инструкторов.
Группа
В середине декабря Родольфо и Доминго неожиданно вызвали в главный штаб и предложили готовиться к участию в операции по освобождению Теруэля.
Ликвидация Теруэльского выступа могла устранить угрозу выхода мятежников к Средиземному морю и расчленения территории, занимаемой республиканскими войсками, на две части. Занятие Теруэля привело бы к уменьшению линии фронта и к обеспечению надежных коммуникаций между Валенсией и Каталонией.
Было известно, что мятежники занимали только населенные пункты, расположенные вдоль железной и автомобильной дорог, связывающих Теруэль с тылом мятежников и интервентов. Республиканские войска к северу от Теруэля удерживали параллельные автомагистрали. Сплошная линия фронта была только перед Теруэлем.
Родольфо и Доминго много сидели над картой, наносили по сводкам расположение войск мятежников, и я видела, что между кружками и полосочками оставались никем не занятые леса и горы.
Работая над планом действий, Доминго ругался:
- Анархисты могут подвести. Эти бандиты никогда серьезно не воевали. Они вооружаются за счет республики, на которую потом нападают с тыла, - говорил капитан под одобрение своих ближайших помощников Рубио и Буйтраго.
Рубио, опытный шофер, сильный, всегда в хорошем настроении, в республиканской униформе, с большим пистолетом за поясом, словно влюбленный, ухаживал за своей "испано-суизой". Родольфо, как правило, садился рядом с водителем, а я с Доминго сзади. По городу Рубио вел машину осторожно, но при малейшей возможности набирал скорость, а за городом любил обгонять.
Нередко Доминго брал с собой на занятия восьмилетнего сына Антонио. Мать сердилась, ворчала, но Антонио упрашивал, не прибегая к слезам. Я вообще не видела, чтобы мальчик когда-либо плакал.
Антонио-младший, как прозвали в отряде сына Доминго, органически вошел в отряд.
Как сын кавалериста, он умело ездил верхом, но мать - дородная и добродушная женщина - опасалась, чтобы ребенок не упал под копыта коня. Когда Доминго занялся диверсиями, мать однажды извлекла из карманов сына запалы и патроны с желеобразной массой.
- Динамит! - прочитала она на патроне.- Динамит! Боже мой, да он себя на куски разорвет! До чего проклятые фашисты могут довести людей. Дети с динамитом играют! - возмущалась мать.
- Оставь в покое мальчика! У него только макеты! Динамита нам для диверсий мало, - убеждал капитан Унгрия свою жену.
Тридцативосьмилетний капитан Доминго среднего роста, черноволосый и смуглый. Он бывал весьма вспыльчив, исключительно энергичен, заботлив и, как я позже убедилась, очень смел. Он быстро подружился с Родольфо, но технику осваивал медленно и вопросы задавал в основном по тактике. Техникой он вначале поручил заниматься другим, но советник все же заставил самого капитана минировать дороги и шоссе. И тот освоил эту науку.
Командир отряда, горячась, иногда напрасно, обижал своих людей. Но те быстро забывали обиды и любили его за смелость, заботу о них, за то, что он доставал то, что не удавалось другим. Он никогда не давал своих людей в обиду. Ему прощали и вспыльчивость, и прочие недостатки.
Помощнику Доминго - Антонио Буйтраго - минул 21 год. Богатырского телосложения, сильный, красивый и смелый, он не раз совершал вылазки в тыл противника. Недавно женился. Жена была красива и ревнива.
Вместе с Антонио воевал его младший брат Педро, которому исполнилось восемнадцать.
На занятиях присутствуют все водители машин. Среди них двадцатитрехлетний Хуан с густой шевелюрой, небольшими усиками, которые не портят, но и не украшают его красивого лица. Хуан весьма внимателен и аккуратен. Он вступил в ряды народной милиции вместе со своим "Пежо". Другой водитель - Пепе. Низенький, классически водил свой "форд". Пепе, как это ни странно для испанца, не пьет вина, не курит, но все попытки Родольфо отучить его вовремя обедать оставались безуспешными. В 14.00 Пепе уже посматривает на часы и при первой возможности напоминает о еде.
Вспоминается мне и черноволосый Маркес. Для испанца он излишне флегматичен. На занятиях весь превращается во внимание, все хочет не только узнать, но и сделать сам. Маркес внимательно слушал рассказы Родольфо о партизанах.
- Вот это здорово! Три гранаты - и целый батальон под откос! - восхищался он действиями сибирских партизан в тылу Колчака.
- Научимся и мы! - вставлял свою реплику Рубио.
Мне приходилось много переводить вечерами. К счастью, на занятиях Родольфо старался меньше говорить, а больше показывать на дороге, в саду и в мастерской. Особое внимание обращал на соблюдение безопасности в работе. Из инженерного склада он получил динамит. Пробовал в него стрелять - взрывается. Родольфо стал его разбавлять машинным маслом и селитрой. Опять пробовал стрелять. От пули не взрывается, но действует слабее. Да и не всегда взрывался от капсюля-детонатора.
Под Теруэлем
Наконец все приготовления закончились, и 13 декабря 1936 года, после завтрака, когда солнце уже по-южному согревало землю, группа Доминго на трех легковых машинах и одном грузовике выехала из Валенсии на Теруэльский фронт. Мы с Доминго и Родольфо на машине Пепе. В багажнике два ящика динамита. Столько же тротила положили на грузовик вместе с продуктами.
Проехав контрольно-пропускной пункт, Доминго остановил колонну. Родольфо предложил еще раз потренировать людей, и мне пришлось открывать свой чемодан с учебными минами. Они были быстро установлены, и машинист их не заметил. Никто не видел и слабых вспышек запалов в балласте. Закончив тренировку, мы по извилистой дороге начали подниматься все выше в горы. Солнце все так же ярко светило, но в тени уже было прохладно.
Чем дальше мы уезжали от побережья Средиземного моря в горы, тем было прохладней, тем меньше было садов. Когда мы перевалили через горы Сьерра де Гудар, оказались словно в другой стране. Никаких субтропиков, скудная растительность, на которой паслись стада овец.
Мы обогнали упряжку мулов. Два мула, шедшие друг за другом, тащили высокий, груженый дровами фургон. Старый возница, увидя машины, перестал погонять животных, откинулся назад и, подложив деревянные тормозные колодки, приветствовал ехавших воинов. На его морщинистом лице расплылась радостная улыбка.
Под Теруэль прибыли к вечеру и расположились, согласно приказу, в селе Альфамбра, находившемся примерно на километровой высоте над уровнем моря. Дома в селе толстостенные, каменные, но в них нет печей, а камины не дают нужного тепла, и поэтому внутри прохладно и даже холодно.
В селе было много бойцов других частей, которые должны были принять участие в штурме Теруэля. Бедно одетые крестьяне радушно принимали прибывших воинов. Дети с любопытством рассматривали машины. Люди радовались, надеясь, что республиканцы скоро освободят Теруэль.
После захода солнца быстро похолодало. Наша группа расположилась в доме бедняка. Пол каменный, потолок низкий, окна маленькие, а в середине, у внутренней стены, закопченный камин. Ставни закрыты, в комнате холодно и мрачно. Хозяйка принесла немного дров, но мы не стали пользоваться камином, умылись и легли спать, выставив часовых.
Ночью я проснулась от завывания ветра, потеплее укрылась и обрадовалась, что еще темно и можно полежать под пальто и грубым одеялом.
Утром завыла сирена воздушной тревоги. Скопившиеся в селе машины стали выезжать. Не растерялись и наши Пепе и Эмилио. Они быстро завели моторы и вывезли взрывчатку в поле.
Фашисты сбросили бомбы с большой высоты и промахнулись.
Доминго сообразил, что при таком скоплении войск, как в Альфамбре, вражеские самолеты будут еще не раз бомбить, и после разведки мы передислоцировались в деревню Ориос, а оттуда, оставив группу, поехали к командующему войсками Теруэльского участка.
Командующий - анархист Бенедито - принял нас в присутствии других командиров. Выслушав Доминго, он покосился на меня и Родольфо и небрежно поздоровался. Разговор был коротким. Командующий поставил задачу: быть готовым захватить "языков" и разрушить связь. Доминго предложил провести диверсии на железной и автомобильных дорогах, по которым гарнизону Теруэля могли на помощь прийти войска. Бенедито согласился, но при условии, что будет разрушена связь.
На Теруэльском фронте я встретила знакомую мне по работе в Международной Ленинской школе Нору Павловну Чегодаеву. Она работала переводчицей у советника - инспектора артиллерии республиканской армии Вольтера (будущего главного маршала артиллерии Н.Н. Воронова).
Нора Чегодаева была очень квалифицированной переводчицей. Она хорошо знала испанский, французский и немецкий языки. В интернациональных бригадах многие командиры не знали испанского языка, поэтому она была незаменима.
Позиции республиканцев под Теруэлем располагались в горах. Небо безоблачное, настоящее испанское, напоминающее кисловодское. Зимой на солнце тепло, даже жарко, ночью холодно. Валенсианцам это не нравится.
- Холодно! - говорил Доминго.- Это не в моем вкусе.
Чегодаевой, вместе с советником, приходилось много бывать на переднем крае, в горах, где ветер был особенно пронизывающим. Было трудно работать вообще, а под Теруэлем эти трудности усугублялись холодом. Здесь уже была зима, и на вершинах лежал снег.
Доминго пришлось посылать машину в Валенсию за теплыми вещами, апельсинами и другими продуктами.
Я вполне разделяла сетования валенсийцев и андалузцев на теруэльскую природу, а Родольфо, наоборот, восторгался ландшафтом.
- Здесь благоприятные условия для первых вылазок, - говорил он, - плоскогорье, без крутых гор. Сплошной линии фронта нет, население редкое. Есть леса, еще не все листья опали с деревьев, а что Теруэльская провинция одна из самых отсталых и бедных в Испании, то это для нас даже выгодно: у врага всего одна железнодорожная и одна автомобильная магистраль, и населенные пункты по ним редки.
- Плохо другое, - возражал Доминго.- Под Теруэлем отряды в большинстве в руках анархистов, и мне еще не удалось найти нужных нам проводников, а из наших людей никто не знает местности.
Действительно, подыскать проводников было трудно. При беседах с кандидатами надо было соблюдать конспирацию и не говорить о цели наших вылазок. Проводники были нужны надежные, которые бы не струсили, не отказались от работы в последний момент, не выдали бы нас противнику.
Только через сутки удалось найти двух проводников-анархистов, знакомых с местностью и не раз ходивших в тыл врага.
Первая вылазка
Утром 16 декабря в расположение нашей группы на запыленном "пежо" приехал нарочный от командующего. Низенький, черноволосый, чубатый анархист с большим пистолетом в деревянной колодке без стука вошел в комнату, где Доминго с Родольфо и проводниками обсуждали возможные варианты выхода в тыл мятежников.
- Salud, camaradas! - поздоровался он и продолжал: - Капитан Унгрия, немедленно поедем к командующему.
На этот раз командующий Бенедито был в приподнятом настроении, встретил нас приветливо и даже предложил сесть.
Он тихо, точно опасаясь, что его услышат посторонние, спросил Доминго:
- Вы готовы к вылазке в тыл врага?
- Вполне готовы! - так же тихо ответил Доминго.
Командующий пристально посмотрел на капитана, наклонился к нему поближе и уже почти шепотом сказал:
- Сегодня выступаете. Завтра к четырем утра вы должны вывести из строя линии связи, идущие вдоль автомобильной и железной дорог в 20-25 км севернее Теруэля. Столбы подорвать, а провода перерезать, обе дороги закрыть.
Доминго хотел что-то сказать, но командующий на него так посмотрел, что он остановился на слове.
Через полчаса мы уже были в Ориосе. Родольфо и Доминго решили в первую вылазку взять 12 человек, остальных оставить в резерве. Назначенные в поход приступили к подготовке. Я увидела, что и Родольфо стал переобуваться в свои альпаргатас [полуботинки с матерчатым верхом и веревочной подошвой].
- Тоже собираешься идти? - спросила я своего начальника.
- Да! - ответил Родольфо, продолжая прилаживать альпаргатас, точно речь шла об очередном выезде на занятия.
- А почему не предупредил? Неужели думаешь пойти без меня? - обиделась я.- Ведь ты без меня точно глухонемой. Без меня, да еще ночью, группе от тебя пользы не будет.
Родольфо не ожидал такого оборота дела.
- Я твоя переводчица и пойду с тобой, - заявила я и стала переобуваться тоже.
Когда я уже была готова к походу, ко мне подошел Доминго и начал очень ласково:
- Луиза, не ходите с нами. Это не женское дело. Моя Росалия не думает ходить.
- Слушай, Доминго, я ехала в Испанию не на пляже купаться, и ты уже знаешь- ходить ночью для меня дело привычное. Выросла я на севере, приходилось много ездить по лесным дорогам и ходить пешком по лесу, иногда одной и без оружия, а тут у нас пистолеты.
- Но здесь нас могут заметить мятежники.
- Надо, чтобы не заметили. Две недели тренировались в своем тылу, а теперь будем сдавать экзамен на зрелость. А мятежников и интервентов я тоже видела. В 1918 году в наших краях вместе с белыми появились и англичане. Я тогда батрачкой была. Богатеи радовались, помогали им, а беднота, сколько ни пугали ее зверствами красных, не пошла за белыми.
- Пошли в Красную Армию или в партизаны? - спросил Доминго.
- В нашем селе партизан не было, не было и боев. Англичане, как начинало темнеть, сидели по домам и близко никого не подпускали, а охраняли их белые, которые с ними были, да и те ночью из деревни никуда не выходили.
- Значит, боялись ночи. Это очень хорошо, - согласился капитан.
Мое участие в походе доставило много неприятностей Доминго: никто не хотел оставаться на базе.
- Женщина идет, а мы что? - говорил Сальвадор.
По пути заехали в штаб, узнать обстановку. Тут нас в походном виде заметили командующий и советник Колев (Владимир Яковлевич Колпакчи). Колев отозвал Родольфо и меня в сторону.
- А вы зачем сами идете? - спросил он.
- Первый раз обязательно надо.
- Ну, а если вас захватят мятежники?
- Фронта сплошного нет. Преследовать по следу не дадим. Есть гранаты замедленного действия, а к утру вернемся, - ответил Родольфо.
- Вы, Луиза, тоже с ними идете, раз так оделись? - спросил меня Колев.
- Как видите, собралась! Родольфо без меня, что глухонемой!
- Ну и дали вам хозяина, - посочувствовал Колев.
На прощание он пожал нам руки, пожелав успеха.
С Владимиром Яковлевичем Колпакчи и его переводчицей Лялей Константиновской на Теруэльском фронте я встречалась не раз. Когда я ей однажды пожаловалась на холод в помещении, где мы расположились, Константиновская ответила:
- Холод - это плохо, но от холода можно укрыться, а вот мне приходится со своим неистовым советником днем по бригадам ездить, а ночью над планами вместе с испанскими командирами сидеть. До того недавно доработалась, что пришлось разрезать боты - так от переутомления распухли ноги!
Меня поражало, сколько энергии и мужества в этой маленькой, такой еще молоденькой девушке. Она оставалась бодрой при большой перегрузке в работе и неудачах на фронте, совсем так же, как неутомимый Колпакчи.
Мы ехали машиной на участок, откуда должны были идти на операцию. Я была полна раздумий и очень далека от оптимистических настроений! Все случилось внезапно. Мы готовили людей к подрывной работе, но никогда с Родольфо не было разговора, что пойдем вместе с испанцами в тыл мятежников. Я знала, что он был в тылу у Деникина, в окружении, пробирался в свою часть пять суток и чуть было не влип при переходе через линию фронта, переодевшись под местного крестьянина. Знала, что он обучал партизан диверсиям еще до Академии, но в тыл противника, да еще в чужой стране, он шел впервые. Правда, у него не было семьи, значит и сирот не останется.
Родольфо говорил, что, хотя не родился в рубашке, но уверен в успехе. Я тогда не знала, что ему много раз доводилось перебрасывать разведчиков через границу.
Незаметно мы прибыли в штаб батальона. Тут Доминго и Родольфо, с участием проводников, договорились с комбатом и направились к позициям роты, откуда нам предстояло идти в тыл мятежников.
Передний край оказался совсем иным, чем я представляла по военной подготовке в институте. Никаких окопов. Солдаты размещались в одинокой пустой избе пастуха. Вдали, по направлению к мятежникам, лес и... неизвестность, но командир роты утверждает, что фашистский заслон находится в другой пастушьей избе, километрах в двух западнее, и можно пройти незаметно даже в светлое время суток.
- Выделите ваших проводников, - попросил Доминго статного на вид, чисто выбритого командира роты с черно-красным галстуком.
- Нет приказа! - коротко ответил анархист, дымя сигаретой, и проводников не дал. Капитан выругался и приказал людям перекурить.
Вместе с командиром роты и нашими проводниками мы несколько минут осматривали местность в бинокль.
Впереди виднелся казавшийся густым темный лес. Перед ним на плоскогорье только редкие маленькие кустики, когда-то объеденные овцами.
- Засветло можно незаметно пройти по сухому руслу ручья до самого леса, - перевела я Родольфо слова одного из проводников.
- Можно и засветло, - согласился Родольфо. - Надо только договориться с командиром роты.
Анархист обещал обеспечить безопасность нашего выхода с позиции его роты.
До наступления темноты оставалось еще более часа, когда мы покинули пастушью избушку, где находилось небольшое подразделение анархистов. Шли, пригнувшись, по сухому руслу ручья. Впереди проводники и два наших разведчика, за ними капитан Унгрия, Родольфо и я, за мной Рубио с ручным пулеметом, а в хвосте колонны высокий Антонио Буйтраго.
На спине у каждого белые лоскутки с привязанными к ним гнилушками, чтобы ночью сзади идущим были видны те, кто шел впереди. Пистолетами и ножами вооружены все, но у большинства еще и карабины.
Посредине высохшего извилистого ручья была протоптана тропинка. Изредка присаживались, чтобы нас не было видно, а разведчики и Доминго с Родольфо просматривали местность.
- Все хорошо, - сказал Родольфо, опуская бинокль. - Теперь многое зависит от надежности проводников.
Эти малограмотные крестьяне гордились своей принадлежностью к ФАИ - федерации анархистов Иберии. Больше того, они агитировали наших людей... переходить к анархистам.
- Нам нужны проводники, хорошо знающие местность и обстановку в тылу врага, не будем их агитировать, чтобы ушли от нас, - говорил Доминго нашему Антонио, который рьяно взялся за воспитание проводников. - Если надо, разведчиков одевают в форму противника. Они ратуют за черно-красные повязки, так пусть некоторые наши люди их оденут, пусть анархисты считают, что их агитация имела успех, - наставлял капитан своего помощника.
Ко времени выхода в тыл противника Маркес первым делом надел черно-красный галстук и стал пользоваться полным доверием проводников.
Короткие сумерки - и темная, безлунная ночь. Да и звезд не было видно. С наступлением ночи лес, к которому мы шли, растворился во тьме. Продвигались все медленнее, чтобы ничем не выдать себя. Но вот проводники остановились.
- Опасно! Близко лес! Там может быть враг! Надо выходить из долины. Перед лесом может быть ловушка, - прошептал один из проводников. Я перевела сказанное Родольфо.
- И что они предлагают? - спросил тот.
- Надо выйти из долины ручья и идти осторожно по самому краю берега. Как только поднимается в небо вражеская осветительная ракета - падать на землю и там замирать, пока не погаснет, - перевела я предостережение старшего проводника.
Идти вдоль ручья оказалось труднее. Тут уже не было нахоженной тропинки, встречались многочисленные промоины. Шли медленно, осторожно ступая, но нет-нет да кто-нибудь споткнется о корни. А каждый шум мог нас выдать противнику.
Скоро мы должны были войти в таинственный лес. Напряжение усилилось. Мне казалось, да, видимо, и другим, что вот-вот может взвиться предательская ракета - и что тогда делать небольшой группе вдали от своих войск?
- Наконец мы в лесу! - шепнул Родольфо и впервые крепко пожал мне руку. Наверное, понял, что, не зная языка, он без меня был бы действительно подобен глухонемому.
- Передай капитану, чтобы остановился на минуту, - попросил он меня.
На опушке все замерли. В ночной тишине слышалось шорох высохших, но не опавших еще листьев. Возможно, где-то близко посты врага. Еще раз напоминаем о соблюдении тишины и маскировки, о сигналах. Тронулись. Идем почти бесшумно. Впереди, точно светляки, мелькают прикрепленные на спинах гнилушки.
Проводники шагают бодро. Они уже не раз ходили этим путем навещать родных и близких, оставшихся на занятой мятежниками территории, и уверяют, что им известны все посты и засады фашистов.
- Наибольшая опасность осталась позади, на опушке, - говорят они.
Родольфо и Доминго тоже уверены. Не знаю, что они в то время чувствовали, но в начале похода мне было страшно. Такое ощущение я испытала однажды, когда переходила по узкой доске через глубокую быструю речку. Доска прогибалась, казалось, вот-вот соскользнешь в воду... Но раз пошла - отступать некуда.
Чем дальше мы углублялись в тыл врага, тем увереннее шли. Часа через два остановились отдохнуть и закусить.
Вокруг царило мрачное безмолвие. Ночь. Темно и тихо. Заядлые курильщики просят закурить. Им разрешают, но с соблюдением маскировки, укрывшись с головой куртками. В воздухе запах табака, но не видно тлеющих папирос, не заметно вспышек спичек и зажигалок. Этому научили на занятиях... Ночной холодок заставляет нас укутаться потеплее.
Вдруг тишину нарушили далекие винтовочные выстрелы. Через несколько секунд донеслась пулеметная очередь, и все замерло. Это напомнило об опасности.
Родольфо сел рядом и принялся угощать меня горячим кофе, бутербродами и шоколадками.
- Наша союзница - ночь! - шепнул он.- Мятежники не знают, что мы здесь спокойно отдыхаем.
Дул ветерок. Я вспомнила свой родной Север, вынужденную ночевку в глухом лесу, где я искала двух коров и теленка хозяина, у которого батрачила.
Заблудилась, и ночь застала меня в чаще. Шел дождь, пришлось набрать кучу мха, чтобы укрыться им. Так и просидела до утра. Вот когда я набралась страху! Вокруг пугающие шорохи, крики ночных птиц и зверей, а у меня всего только палка, и я одна. Хотела забраться на дерево, там безопаснее, но мешал дождь. Я зарылась в мох, но уснуть не могла. На рассвете залезла на дерево, осмотрелась и нашла дорогу.
А здесь, во вражеском тылу, на ночном привале, мне уже не было так страшно.
Родольфо шепчет: "Пора идти", и я перевожу.
Доминго подает команду.
Линия фронта далеко позади, но мы еще не ощущаем близости противника, уже полностью доверяем проводникам, и поэтому все чувствуют себя свободнее.
Тропинка узкая, передвигаемся гуськом. Я между Доминго и Родольфо. Чтобы переводить, приходится оборачиваться.
Альпаргатас - незаменимая обувь в горах. Они не скользят и бесшумны, в них шагаешь мягко, словно кошка. Но, как назло, по пути переходили вброд не очень широкий, но довольно глубокий ручей. Ничего не могли найти подходящего, чтобы сделать подобие мостика. Наши тряпичные башмаки мгновенно промокли. Ноги начали зябнуть. Тому, кто очень мерз, на остановках Доминго давал глоток коньяку. И снова в путь. На следующем привале кто-то сказал:
- Может, разжечь костер?
- Ты с ума сошел, - возразили другие. - Нельзя!
И снова шли, спотыкаясь.
- Эх, и тяжела дорожка, - вздохнул Педро.
- В своем тылу ты был героем, а теперь ноешь! - сказал Антонио брату. - Трудностей впереди еще будет много. Может, придется лазить по горам, да еще под пулями.
- Как тебе не стыдно! - сказал ему Рубио. - С нами идет женщина и молчит, а ты, подлец, ноешь!
Делаем еще один небольшой привал. К трем часам ночи выходим к автомобильной дороге Теруэль-Каламоча. Метрах в ста от дороги присели и перекусили.
Вскоре на севере появилась пара огоньков. Они приближались, вначале медленно, а потом быстрее. Мимо пронеслась легковая автомашина, и мы наблюдали за ее убегающими красными фарами. По команде, как на ночных занятиях, пошли минировать.
Группа Доминго должна была разрушить связь и подорвать небольшой мост. Ширина дороги около 10 метров, мостик невысокий, однопролетный, железобетонный.
- Мало взрывчатки! Что будем делать? - спросил Доминго, когда мы остановились под мостом.
Родольфо ответил не сразу. Он измерял размеры балок. Потом подвел капитана к опоре и сказал:
- Минируйте так, как делали это на занятиях с железобетонным мостом на дороге Валенсия-Альбасете, да только побольше положите камней для забивки.
- Легковая! - предупредил Рубио.
Все затаились. По дороге над нами промчался автомобиль. Доминго со своими людьми приступил к работе, а я, Родольфо и часть группы, переждав еще одну машину, направились к железной дороге, вдоль высохшего ручья.
Шли около десяти минут, часто прислушиваясь, но все было спокойно. Мост на железной дороге оказался таким, каким его обрисовали наши проводники, - металлическим, длиной около восьми метров. Быстро установили заранее изготовленные заряды и принялись за столбы линии связи. Времени у нас было в обрез, спешили, а в спешке не все ладилось. Задерживаться было нельзя - на мосту были уже подожжены зажигательные трубки.
Все минеры, кроме одного, вернулись к тому столбу, от которого расходились. Не было только Мигеля.
"Что могло с ним случиться?" - думала я. Мигель должен был минировать четвертый, последний столб справа. А тут со стороны Теруэля показались огни автомашин.
- Пошли к Мигелю? - перевела я слова Родольфо, но в это время Мигель, точно из-под земли вынырнул и прошептал:
- Едва нашел!
- Что?
- Зажигательные трубки!
- Vamos! (Пошли!), - сказал Родольфо, и мы двинулись к автомобильной дороге.
На первом привале Мигель рассказал, как уронил зажигательные трубки.
- Короткие, упали в траву, и еле нашел в темноте.
Едва мы достигли шоссе, как яркая вспышка озарила местность, и вскоре раздался резкий звук взрыва. За ним последовали другие. Мы пересекли автомобильную дорогу и прибавили шаг, спеша на условленный сборный пункт. Вовремя! Большой огненный столб на мгновение осветил все вокруг, потом донеслись сильные взрывы и удары о землю падающих обломков. Это взорвались заряды под железобетонным мостом. Увидя результаты своих дел, люди ликовали.
- Formidable! Muy bien! (Замечательно! Очень хорошо!) - бурно выражали свой восторг проводники. Но нашу радость оборвали появившиеся со стороны Теруэля огни. Все были в сборе. Заряды на столбах линии связи продолжали взрываться. Мы радовались и, казалось, позабыли, что находимся во вражеском тылу. А ведь враг мог через несколько минут перебросить сюда пару машин с войсками, и тогда бы нам не поздоровилось!
- Передайте Доминго, чтобы дал команду быстро отходить, - сказал Родольфо и, прежде чем я перевела, сам сказал капитану по-испански:
- Vamos! Rapidamente! (Пойдем! Быстро!)
Обратно шли налегке. Довольные удачей люди не чувствовали усталости.
Когда мы отошли километра на два от места диверсии, там, высоко в небе, вспыхнула осветительная ракета. Мы ускорили шаг.
Рассветало. По горизонту тянулись заснеженные горы, с них веяло холодом. Гул артиллерийской канонады оповестил о начале наступления республиканских войск на Теруэль, а мы еще были в тылу мятежников и не спешили, надеясь, что республиканцы овладеют городом. Но когда группа вошла в расположение наших войск, выяснилось, что известий об освобождении его не поступило.
Доминго отправил диверсантов на отдых, а мы поехали докладывать командующему.
- Как сильно взрывались заряды, как далеко летели осколки! - восхищался низкорослый, но, как оказалось, выносливый и расторопный проводник с черно-красным галстуком.
- Это не хуже авиабомб! - добавил другой, довольно угрюмый.
- Конечно, не хуже, - согласился первый, - даже лучше! Бомбы с самолетов не всегда в цель попадают, а тут били без промаха. Вот порадуем товарища Бенедито! - заключил он.
Разнос
Командующий Бенедито принял нас только после полудня, и каково же было наше удивление, когда он, даже не дослушав доклада капитана Доминго Унгрия, крепко выругался.
- Никакой от вас пользы! Только нашумели! Враг получает подкрепления! Связь у него работает!
- Послушайте меня, товарищ командующий! - начал возражать Доминго. - Задание выполнено и даже перевыполнено. Столбы и провода подорваны, мосты разрушены.
Но Бенедито не дал договорить капитану. Тут нам повезло - командующего вызвали к аппарату.
- Неужели четырнадцать человек должны были решить участь операции?! - ворчал Доминго.
- Не унывайте, - улучив момент, сказал нам присутствовавший при этом разговоре артиллерийский советник Воронов. - Поймите - командующий нервничает. Наступление не развивается по плану, и войска несут большие потери.
- Но при чем тут мы?! Разве наша маленькая группа могла обеспечить успех наступления? - перевела я слова Унгрия.
- Конечно, нет!
Появился Бенедито и, увидя, что Доминго не ушел, вновь обрушился на него.
Поведением командующего и его оценкой результатов работы группы все мы были удручены. Особенно тяжело переживал проводник. Он покраснел, как рак, и внезапно громко стал кричать:
- Два моста подорвали, связь всю разрушили. Осколки за сотни метров летели. Четырнадцать человек на магистраль вышли, куда батальон боялся идти, - кричал он, размахивая руками.
Доминго стоял раздраженный и тихо ругался.
Командующий от неожиданности растерялся. Убедил ли его проводник или ему стало неудобно перед Вороновым, но он перестал кричать и зло сказал:
- Хорошо. Отдыхайте! Готовьтесь опять идти в тыл врага завтра!
Мы шли в подавленном состоянии. Больше всего переживали проводники и Родольфо.
- Сам бы сходил, тогда бы знал, как это делается, - сказал разъяренный проводник.
Старший проводник, уже не стесняясь моего присутствия, употреблял выражения, которые нельзя было переводить. Усталые и хмурые мы возвратились в Ориос.
Вошли в помещение. Большинство учеников похода уже спало. У некоторых ноги были забинтованы, как у раненых. Остававшиеся в резерве, да человек пять из вернувшихся ожидали нас.
Увидев, сначала обрадовались, но когда заметили наше состояние, на их лицах появилось выражение озабоченности и недоумения.
- Что случилось? - спросил Антонио Буйтраго.
- Все в порядке! - ответил бодро капитан, но его боевые друзья и по тону ответа, и по нашему настроению поняли неладное.
- Спать! Сегодня опять в поход! - сказал, разуваясь, Доминго.
К нему подсел Рубио и тихо спросил:
- Почему вы все такие недовольные?
- Теруэль не освободили! Вот почему!
Больше вопросов не задавали.
Новое задание
На следующий день, едва я только окончила утреннюю зарядку, ко мне постучали.
- Луиза! Я к вам по серьезному вопросу! - сказал, поздоровавшись, Пепе.
- Пожалуйста!
- Пока вы ходили в тыл, я занялся разведкой. От местных крестьян узнал, что незадолго до нашего приезда мятежники на машинах выезжали на дорогу Теруэль-Пералес и подъезжали под Ориос. Так почему и нам не выехать на их магистраль Теруэль-Каламоча?
Вначале я не поняла, в чем дело, и почему он обращается ко мне.
- А ты Доминго об этом говорил?
- Нет! Доминго кавалерист. Он не поймет. Важно, чтобы с моим предложением согласились вы и рассказали о нем Родольфо.
- Пепе! Я не понимаю, как это - выехать на магистраль? Зачем?
Пепе озабоченно улыбнулся, подумал и начал объяснять.
- Вы ходили на ту же самую магистраль пешком, устали, а некоторые и ноги натерли.
- Да! - согласилась я.
- Если вы устали, когда сделали всего около тридцати километров, то что будет, когда придется пройти второй раз еще дальше? - не унимался Пепе.
- Слушай, Пепе, пойдем к Родольфо, и ты ему расскажешь.
В это время перед домом остановился "пежо", из которого выскочил уже бывавший у нас чубатый анархист.
- Где капитан Унгрия? - спросил он оторопевшего часового.- Есть важный, срочный боевой приказ.
Доминго и Родольфо тоже не спали. Капитан вскрыл пакет, прочитал приказ, расписался в получении его и сказал:
- Хорошо! Все ясно!
Нарочный от командующего попрощался и умчался на своей запыленной машине.
Капитан еще раз прочел полученный документ, передал его мне, и я перевела его содержание Родольфо. Командующий приказывал ежедневно совершать вылазки на коммуникации противника севернее Теруэля.
- Нужны лошади. Это может сделать только кавалерия! - упавшим голосом сказал опечаленный Доминго окружившим его бойцам.
И тут Пепе внес свое предложение о вылазке на автомобилях. Доминго от неожиданности ничего не сказал. Родольфо я еще не успела перевести, горячий Рубио выразил сомнение, но Пепе, не обращая на него внимания, начал обосновывать свое предложение.
- Если противник выезжал среди бела дня со своей магистрали на нашу, то почему мы этого не можем сделать? - вопрошал он.
- Можем! Безусловно, можем! - поддержал Хуан.
Доминго и Родольфо решили изучить предложение Пепе.
Командир батальона, на участке которого появлялись на машинах мятежники, не только согласился оказать нам содействие, но и выделил восемь добровольцев из состава батальона.
- Вот где проезжали машины мятежников, - показывал торжествующий Пепе, когда мы прибыли в лесок, находившийся на "ничейной" территории, и по суходолу, поросшему на склонах кустарником, направились к автомобильной дороге Теруэль-Каламоча. В четырех километрах от позиций своих войск мы выбрались на полевую дорогу и прибавили скорость.
Местность холмистая, впереди небольшие лесочки. Глинистая почва потрескалась, кое-где видны камни причудливых очертаний. Ярко светит полуденное солнце, высоко в небе редкие светлые облака. Слышен ровный рокот автомобильного мотора. Настораживает тишина.
- El cortijo! - тихо говорит Доминго, показывая на одинокую пастушью избушку, до которой около километра.
Родольфо предлагает остановиться, съехать в лощину и выслать разведку. Доминго соглашается. Рубио с Буйтраго выезжают, остальные готовы поддержать их огнем.
Чем ближе подъезжал Рубио к кортихо, тем сильнее билось сердце. "А вдруг внезапный залп!" - думала я. Но все обошлось благополучно. Условленный сигнал: можно ехать.
Подъезжаем. У дома жадно щипает траву оседланная лошадь. Временами она настороженно поднимает голову. На седле - запекшаяся кровь. Лошадь испуганно шарахается от бойцов...
Поставили машины под деревьями. Заходим в домик. Никого нет. Разбросаны предметы обихода. Где всадник и что случилось с ним? Почему он бросил лошадь? Или он убит, и конь вернулся к своему дому? Доминго и Родольфо вместе с Антонио, Рубио и проводниками внимательно осматривают местность. На земле еще следы вражеских машин, но ничто не сулит опасности.
Километра два проехали, не заметив ничего подозрительного.
- Слева солдаты. Они заметили нас и прячутся! - доложил Буйтраго-старший, наблюдавший за местностью.
- Стоп! - командует Доминго.
Машины останавливаются. Метрах в 800 к югу от дороги отчетливо видны вооруженные люди в военной форме. Но кто они? Впереди лощина, высокий кустарник.
- Полный вперед! - кричит Доминго.
Рубио включает передачу, машины рванули, но не успели скрыться, и нас обстреляли. К счастью, стрелки оказались неважными, и мы без потерь въехали в лощину, закрытую кустами.
- Стой! Разворачивайтесь обратно, - приказывает капитан водителям.- Остальные за мной.
Противник ведет огонь по машинам, которые не могут полностью скрыться в лощине, но моторы и водители находятся вне досягаемости. Наши отвечают на огонь, и перестрелка усиливается. И это на ничейной территории, средь бела дня.
- Все сорвалось! - горячится Доминго.
- Смотрите! Они отходят на восток, к республиканцам! - говорит Родольфо. Я перевожу, Доминго приказывает прекратить огонь и ругается.
- Выкиньте красный флаг, - советует Родольфо.
Пепе быстро снимает флажок со своей машины и поднимает его на карабине. В ответ группа на склоне горы показывает на винтовке черно-красную повязку.
- Разрешите мне сходить на переговоры! - предлагает Хуан. Родольфо и Доминго соглашаются. Парламентер идет неторопливо, не оглядываясь.
А мысль работает напряженно. Риск велик. Вышлют ли те своего представителя для переговоров?
Минуты ожидания кажутся вечностью, время точно остановилось, а Хуан все идет и идет вперед... Ждем с замиранием сердца: вдруг прогремит роковой выстрел. Напряженно ждем, готовые к ответу на возможную провокацию.
Наконец, к всеобщему облегчению, оттуда, где находилась неизвестная группа, встал вооруженный человек и, держа винтовку в правой руке, пошел навстречу Хуану. Парламентеры сходятся, жестикулируют, видимо, спорят. Через две-три минуты Хуан оборачивается к нам и машет рукой.
Радостно направляемся к парламентерам, выбираются из кустов и наши "противники".
- Редко, но бывает, - заметил Родольфо, - "своя своих не познаша".
Наша группа столкнулась с разведкой одной из частей анархистов.
- Никаких фашистских отрядов нет до самой автомобильной дороги, - обрадовали нас разведчики.
Несмотря на перестрелку, Доминго и Родольфо приняли решение двигаться дальше, и водители снова развернули машины. Ехали по полевой дороге, никого не встречая.
До магистрали оставалось около пяти километров, когда Рубио резко остановил машину, спрыгнул и стал рассматривать дорогу. Всего в трех метрах перед машиной поперек дороги виднелись две трещины. При внимательном рассмотрении было заметно, что грунт между трещинами отличается по структуре от остальной дороги.
- Что бы это значило? - спросил Доминго.
Родольфо осторожно палочкой простукал дорогу до трещин и между ними и сказал:
- Возможно, "волчья яма"! Да еще с миной!
- Неважно! Легко объехать, - заметил Пепе.
Так и сделали. Возвратились метров на 50 и по полю объехали подозрительное место. Дальше ехали еще медленнее, внимательно рассматривая дорогу. Вскоре выехали на проселок, где виднелись свежие следы автомашин, и по нему подъехали к автомагистрали, связывающей гарнизон мятежников в Теруэле с их основными силами. С расстояния меньше километра из-за кустарника, словно это не в тылу врага, наблюдаем за движением по шоссе Теруэль-Каламоча. Видна нам и железная дорога, но поездов не появлялось.
По автодороге идут главным образом одиночные машины и очень редко - колонны из 10-15 грузовиков. Никакой охраны не заметно.
- Выехать бы на дорогу, пристроиться к какой-нибудь колонне и устроить мятежникам "фейерверк", - предлагает Доминго, но Родольфо не соглашается.
- В другой раз и в другом месте, а тут близко крупные и уже встревоженные гарнизоны противника, - говорит он.
По суходолу приближаемся к шоссе, настолько близко, что заметны лица солдат. Разворачиваем машины так, чтобы нас не было видно с дороги и сподручней было вести огонь.
Машины отъезжают метров на 25 назад, Буйтраго-старший ставит в колее две мины и маскирует их. Хуан устанавливает мины с почти незаметной ниткой. Все работают спокойно, как на занятиях.
Противник нас или не замечает, или считает своими, поэтому никак не реагирует. Безусловно, фашистам и в голову не приходит, что подъехавшие к дороге легковые машины привезли республиканцев.
Группа занимает огневую позицию за камнями и терпеливо ожидает подхода небольшой колонны с грузами. Но идут одиночные машины, преимущественно легковые. Наконец с севера появляется колонна. Все напряженно вглядываются.
- Очень хорошо! Грузовики и, кажется, без войск, - шепчет Доминго.
Колонна уже близко - видны брезентовые тенты. Всего 12 машин. Когда первая равняется с группой, Родольфо и капитан открывают огонь, а за ними и вся группа.
Попавшие под обстрел машины с ходу сползают на обочины, одна загорается. Некоторые вояки прыгают из кабин и кузовов в кювет, другие удирают. Группа прекращает огонь и, пригнувшись, отходит к своим машинам. С севера приближается большая автомобильная колонна. Все в сборе. Машины заведены, и мы быстро трогаемся в обратный путь. Нас прикрывают заранее установленные мины. С автомагистрали доносятся выстрелы. Это, видимо, опомнились уцелевшие водители и солдаты, сопровождавшие грузы. Мы едем по проторенной дороге. Солнце впереди и немного правее. Встречные солнечные лучи будут мешать преследователям.
Чтобы затруднить возможную погоню, отъехав от шоссе километра на два, минеры поставили мины, замаскировав их. Объехали злополучные трещины и остановились. Поставили одну небольшую мину на объезде и поехали дальше. Позже узнали, что на дороге действительно была "волчья яма" глубиной больше полметра, и головная вражеская машина, на которой пытались нас преследовать, видимо, не зная о ловушке, попала в нее и опрокинулась. Такие ловушки враг устраивал на некоторых дорогах, пересекающих линию фронта, где не было сплошной обороны.
Сзади мы услышали далекий глухой взрыв. Сколько потом не оглядывались, погони не было видно. Возможно, наскочив на мину, фашисты воздержались от дальнейшего преследования.
Возвращались в приподнятом настроении. Особенно были довольны добровольцы из подразделений, на участке которых группа совершила вылазку в тыл мятежников. Больше других радовался успеху маленький Пепе...
См. также в "Профи":
Памяти И.Г. Старинова
Вы здесь: Главная/Статьи/IX. Малая война, деятельность спецслужб, закон об оружии и другие темы/"Наша союзница - ночь..." Воспоминания А.К. Стариновой Форум (сообщений: 0)
Назад в раздел
IX. Малая война, деятельность спецслужб, закон об оружии и другие темы
