Если я правильно разобрался, первое издание этих воспоминаний - было на английском: Memoirs of Princess Dachkaw. Ed. W. Bradford. - London: Henry Colburn Publishers, 1840.
И открываются они письмом Дашковой мисс Уилмот - т.е., изначально писались для издания в Англии. Неудивительно, что в книге на английском языке переворот обозначался словом "revolution".
И первое, и второе издание воспоминаний на русском - это переводы с издания на английском: Записки княгини Е. Р. Дашковой, писанные ею самой. - Лондон: Изд. Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева, 1859. Воспоминания княгини Е.Р. Дашковой, писанные ею самой / [Пер. с англ. Г.Е. Благосветлова]. - Лейпциг : Э.Л. Каспрович, 1876 (Веймар:). - 328 с.
И здесь использование слова "революция" для обозначения екатерининского переворота - свидетельствует скорее о лени переводчика.
Нам остаётся лишь догадываться, как этот первый перевод повлиял на последующие работы. Возможно, что и "дамская революция" у Ключевского - тоже родом из этих изданий.
Но вот в парижском издании 1859 года, напечатанном, если я верно понял, с оригинальной рукописи, написанной на французском языке - слово "revolution" используется только применительно к Великой Французской революции. Mémoires de la princesse Daschkoff, dame d'honneur de Catherine II, imprératrice de toutes les Russies, écrits par elle même : Avec la correspondance de cette imprératrice et d'autres lettres. Paris. Librairie a. Franck. 1859. https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_004430543/
>Да и Ключевской это тоже дамской революцией называл.
У Ключевского "дамская революция" используется в несколько ироническом ключе, но когда Ключевский говорит о событии всерьёз, то использует слова "революция", "революционный" - именно для того, чтобы подчеркнуть отличие события от обычного переворота:
Так кончилась эта революция, самая веселая и деликатная из всех нам известных, не стоившая ни одной капли крови, настоящая дамская революция. Но она стоила очень много вина: в день въезда Екатерины в столицу, 30 июня, войскам были открыты все питейные заведения; солдаты и солдатки в бешеном восторге тащили и сливали в ушаты, бочонки, во что ни попало, водку, пиво, мед, шампанское. Три года спустя в Сенате еще производилось дело петербургских виноторговцев о вознаграждении их "за растащенные при благополучном ее величества на императорский престол восшествии виноградные напитки солдатством и другими людьми".
Дело 28 июня, завершая собою ряд дворцовых переворотов XVIII в., не во всем было на них похоже. И оно было исполнено посредством гвардии; но его поддержало открыто выразившееся сочувствие столичного населения, придавшее ему народную окраску. Притом оно носило совсем иной политический характер. В 1725, 1730 и 1741 гг. гвардия установляла или восстановляла привычную верховную власть в том или другом лице, которое вожди ее представляли ей законным наследником этой власти. В 1762 г. она выступала самостоятельной политической силой, притом не охранительной, как прежде, а революционной, низвергая законного носителя верховной власти, которому сама недавно присягала. К возмущенному национальному чувству примешивалось в ней самодовольное сознание, что она создает и дает отечеству свое правительство, хоть и незаконное, но которое лучше законного поймет и соблюдет его интересы. Объясняя гвардейский энтузиазм, проявившийся в перевороте, Екатерина вскоре писала, что последний гвардейский солдат смотрел на нее как на дело рук своих. И в ответ на эту революционную лояльность своей гвардии Екатерина поспешила заявить, что узурпация может стать надежным залогом государственного порядка и народного благоденствия. Когда в Петербурге улеглось движение, поднятое переворотом, излишества уличного патриотического ликования покрыты были торжественным актом, изъяснившим смысл совершившихся событий.
Ну, и опять же, тут могут уши расти из перевода с английского воспоминаний Дашковой.
