От Пауль Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 29.05.2018 09:05:03 Найти в дереве
Рубрики WWII; Артиллерия; Версия для печати

Из истории прорыва Перекопа в апреле 1944 года

В принципе, есть глава в мемуарах Стрельбицкого, посвящённая тому же самому периоду

http://militera.lib.ru/memo/russian/strelbitsky_is/19.html

но там опущено немало интересных деталей и цифровых данных.

Также прилагаю схемы, чтобы проще было следить и понимать статью:


[371K]



[446K]



[603K]



[622K]

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АРТИЛЛЕРИСТА О ШТУРМЕ ПЕРЕКОПА

Генерал-лейтенант артиллерии И. СТРЕЛЬБИЦКИЙ

В конце февраля 1944 года стало известно, что наша 2-я гвардейская армия, в которой я был командующим артиллерией, будет участвовать в освобождении Крыма. Начальник штаба 4-го Украинского фронта генерал-лейтенант Бирюзов С. С. ознакомил командарма генерал-лейтенанта Захарова Г. Ф. и руководящий состав нашей армии с замыслом операции фронта, по которому 2-я гвардейская армия должна была прорвать перекопские и ишуньские позиции и во взаимодействии с 51-й армией генерала Крейзера Я. Г. и Отдельной Приморской армией генерала Еременко А. И. уничтожить 17-ю немецкую армию и освободить Крым.

— Считаю своим долгом, — сказал Бирюзов, внимательно оглядев собравшихся, — предостеречь вас, товарищи, от недооценки обороны на Перекопе. На Миусе и Молочной оборона немцев была достаточно прочной и преодолевать ее было тяжело. Здесь же на Перекопе она совершенно другого характера. Это в чистом виде укрепленные районы с железобетонными и тяжелыми дерево-земляными огневыми сооружениями. Здесь крайне необходима организация самой тщательной, отличной разведки. В прорыве перекопских укрепленных позиций решающую роль должна сыграть артиллерия. Вам, — сказал он, обращаясь ко мне, как к командующему артиллерией армии, — особенно советую уделить внимание разведке системы огня и инженерному оборудованию обороны. Не очень доверяйтесь имеющимся данным. Лучше начать все сызнова.

К середине марта 1944 года разведка уточнила группировку противника в его глубоко эшелонированной обороне и расположение огневых средств. Много потрудились летчики артиллерийских корректировочных эскадрилий. Они использовали малейшие разрывы в облаках для аэрофотосъемки. Больших результатов добилась разведка боем. Неоценимую пользу принесла нам систематическая разведывательная информация крымских партизан. И, наконец, кипучую деятельность развила вся система артиллерийского наблюдения и инструментальной разведки. Все это дало наиболее ясное представление об организации немецкой обороны. У каждой цели, даже самой маленькой, такой как пулемет, были единый для всей армии номер и специальная карточка ежедневных наблюдений командира батареи.

Имея к этому времени решение командарма и разработанный штабом армии план наступательной операции, мы отработали в мельчайших подробностях план артиллерийского наступления. Необходимо было провести ряд групповых упражнений со старшими артиллеристами, на которых разъяснить их обязанности, а также проверить реальность расчетов плана.

Утром 16 марта были созваны командующие артиллерией корпусов, дивизий, командиры артиллерийских соединений и частей. Начальник разведки штаба артиллерии армии подполковник Дмитриев сделал подробный анализ состояния немецкой обороны. Подводя общие итоги разведки, он доложил: вместо прежних данных о семидесяти артиллерийских батареях у противника фактически оказалось сорок четыре. Из них 36 батарей гаубичных калибром от 105 до 210 миллиметров. Остальные позиции оказались ложными, с них вели огонь из кочующих орудий. Кроме этой артиллерии, выявлены позиции 8 зенитных батарей до 30 тяжелых минометных. Артиллерийским огнем вскрыта маскировка 12 долгов. Эти доты раздеты, и напольные стены их отчетливо видны. Однако амбразуры не просматриваются, так как построены с расчетом фланговый огонь.

Как много потрачено усилий и средств только на обнаружение дотов! А ведь мы могли бы иметь совершенно исчерпывающие данные, так как 8 дотов были построены нашими войсками в 1941 году. Гитлеровцы захватили их исправными, вооружили своими пулеметами и теперь подготовили для борьбы с нами. Казалось, должны были где-то сохраниться чертежи их, координаты точек стояния с описанием секторов огня. Однако, к большому сожалению, ничего этого у нас не было. Все попытки найти эту важную документацию не увенчались успехов. Вероятию, вся она погибла при эвакуации наших войск из Крыма в 1942 году. Поэтому и пришлось нам теперь специально вскрывать гитлеровскую маскировку, израсходовав на это около четырех тысяч гаубичных снарядов.

После доклада Дмитриева я объявил проект своего решения по планированию артиллерийского наступления. Отдельные его положения проверялись на специальных учениях, которые мы проводили и на своем полигоне, и в войсках. Нужно было изыскать наилучшие способы и приемы артиллерийского обеспечения прорыва сильно укрепленной обороны и возможно полнее использовать знания и опыт подчиненных мне командиров.

Группировка артиллерии всем была известна. В основе ее лежала самая строгая централизация управления для достижения наибольшего массирования огня на решающих направлениях. Это было необходимо, так как армия наступала на узком, всего на 6—7-километровом участке фронта. Если бы в таких условиях артиллерия каждого корпуса действовала самостоятельно, это вносило бы невероятную путаницу. Да и концентрация артиллерии на таком узком участке, доходившая до 200 орудий и минометов на километр фронта, заставляла сосредоточить управление в одних руках.

Были созданы две сильные армейские группы. В состав первой группы входили: 2-я артиллерийская дивизия прорыва без минометной бригады и гаубичных полков и отдельные тяжелые и легкие артиллерийские полки, прибывшие на усиление армии. Всего в группе было 183 орудия, из которых 96 особой и большой мощности и 152-мм пушек-гаубиц. На эту группу были возложены задачи разрушения дотов и очень прочных огневых сооружений противника, борьба с немецкой артиллерией и поддержка атаки пехоты, главным образом массированным огнем по опорным пунктам и центрам сопротивления в глубина обороны. Вторая армейская группа была представлена реактивной артиллерией и состояла из одной тяжелой бригады (М-30) и двух гвардейских минометных полков (БМ-13). Бригада была вооружена мощными снарядами весом около 100 кг, производившими серьезные разрушения опорных пунктов противника на довольно большой площади.

Все перечисленные выше мероприятия были проведены для того, чтобы можно было наиболее эффективно использовать артиллерию в самом главном — массировании огня. Артиллерийское наступление необходимо было спланировать так, чтобы до атаки были разрушены и уничтожены основные доты и мощные дзоты, мешающие наступлению нашей пехоты. Эту задачу невозможно выполнить в день атаки, так как для разрушения дотов огнем 203-мм и 280-мм орудий необходимо 10—12 часов светлого времени. Поэтому уничтожение особо прочных дзотов и дотов мы решили начать за два дня до штурма. В целях маскировки предварительного периода разрушения предусматривалось за неделю до штурма наращивать огневую активность нашей артиллерии наряду с выполнением текущих задач.

Непосредственное артиллерийское наступление в день прорыва рассчитано провести в течение трех с половиной часов. Из них два часа отводится на доразрушение особо прочных дотов и дзотов, полчаса на подавление живой силы и огневых средств противника в главной полосе обороны и, наконец, час — на артиллерийскую поддержку атаки пехоты методом огневого вала и последовательного сосредоточения огня. Такой длительный срок необычен для нашей армии. В предыдущих операциях он исчислялся обычно 100—120 минутами. Но ведь условия наступления на Перекоп тоже необычны.

Раньше мы старались провести артиллерийскую подготовка в возможно более короткое время, так как противник быстро реагировал на атаку, подбрасывая с других участков подкрепления. Теперь иная обстановка. Траншейная система обороны у немцев такова, что их контратаки можно ожидать тогда, когда наша пехота углубится в оборону на 1—1,5 км, не меньше. Кроме того, нам требуется больше времени для разрушения дотов и дзотов, окопанных танков и минных полей. В течение этих 210 минут вся артиллерия подчиняется единому командованию. За 80 минут батареи особой и большой мощности, а также 152-мм гаубицы разрушают огнем с закрытых позиций все дзоты и часть окопанных танков.

Как известно, пехота противника отрыла очень глубокие «лисьи норы» и построила прочные блиндажи. Все укрытия ликвидировать не удастся.
Это нам не под силу, даже если бы у нас было по тысяче орудий на километр фронта. Необходимо спланировать огонь, чтобы нанести максимальное поражение гитлеровской пехоте в тот момент, когда она вылезет из «нор» и блиндажей и будет находиться в траншеях. Поэтому после уничтожения дотов мы огневым налетом всей артиллерии в течение 5 минут обрушимся на передний край гитлеровской обороны. Затем сделаем ложный перенос огня с целью принудить пехоту противника занять свои места в траншеях и потом снова 5-минутный огневой налет. Тот час за этим специально выделенные орудия прямой наводкой в продолжение 25 минут будут обстреливать те цели, которые можно разрушить попаданиями по их вертикальным стенам.

При обсуждении этой части плана артиллерийского наступления полковник Петюшкин Ф. И., командующий артиллерией 13-го гвардейского корпуса, покачал головой: «Это очень трудно сделать. Прямой наводкой, как показал опыт предыдущих боев, можно стрелять 5, ну пусть 7 минут. Больше гитлеровцы не дадут, их командиры батарей успеют подготовить данные для стрельбы и все наши выставленные орудия будут уничтожены».

«Вы меня опередили, Федор Иванович, — сказал я. — Дело в том, что на этот раз мы откажемся от шаблона. Подавление артиллерии противника не будем соединять, как прежде, с началом артиллерийской подготовки. Армейская группа с первых же выстрелов орудий прямой наводки нанесет огневой удар по всем батареям противника. Кроме того, в это же время откроют огонь несколько тяжелых орудий большой мощности, тоже прямой наводкой. Их скорострельность один выстрел в две минуты. Надеюсь, вы со мной согласны, что самый выгодный огонь — это огонь прямой наводкой, если, конечно, у цели есть вертикальные стены. То, что можно разрушить тридцатью снарядами из орудия прямой наводки, не всегда уничтожат триста снарядов, выпущенных с закрытых позиций».

«Что верно, то верно. Люблю слушать такие речи», — сказал только что приехавший генерал Краснопевцев, командующий артиллерией фронта. На лицах присутствующих промелькнули улыбки: офицеры и солдаты прозвали Краснопевцева «генералом прямой наводки».

Потом я перешел к вопросу о разрушении дотов. Очень трудное это дело. Помню, как в Финляндии при прорыве линии Маннергейма на моих глазах 203-мм снаряды не могли повредить дота. Особенно трудно стрелять с закрытых позиций. Чтобы попасть хотя бы одним снарядом в покрытие дота площадью в 16—20 кв. м, надо из-за рассеивания даже при идеальной пристрелке израсходовать 150—200 и более снарядов. Да еще и не всегда 203-мм снаряд весом в 100 кг пробьет бетонную крышу дота. Понадобится еще 50—60 снарядов, чтобы второе попадание окончательное разрушило покрытие.

С 280-мм снарядами дело обстоит лучше. Достаточно во всех случаях одного попадания гранаты весом в четверть тонны, чтобы проломить боевое покрытие и уничтожить гарнизон любого дота. Но таких снарядов у нас на всю операцию было только 600 штук.

Есть более экономный способ стрельбы — бить по вертикальным стенкам дота прямой наводкой. Но для этого снаряды не должны рикошетировать. Те, кто строит доты, всегда создают сложные для противника условия стрельбы. Вот почему при распределении целей только к 4 дотам из 12 мы могли применить настильный огонь. Нам пришлось убедиться, что советские инженеры, строившие на Перекопе доты в 1941 году, сделали все, чтобы затруднить их разрушение.

Второй тип огневых сооружений — дерево-земляные огневые точки. Они стоятся из шпал и большого количества рельсов. Для их разрушения мы используем 152-мм пушки-гаубицы. 43-килограммовый снаряд пробивает метровую толщу земли, 2—3 ряда рельсов и столько же шпал. Кстати, эти дзоты обычно выдаются над поверхностью земли. Поэтому их можно разрушать и настильным огнем с открытых и полузакрытых позиций.

Большую трудность для нас раньше представляло уничтожение окопанных танков. Прямой наводкой здесь мало чего добьешься, так как немцы окапывают танк до пушки, ствол которой лежит на земле. Помогла беседа с пленными. Оказывается, сверху танк почти не прикрывают и тонкая, хрупкая броня его крыши может быть разрушена 120-миллиметровой миной со взрывателем мгновенного действия.

Изложив все это, мы перешли к вопросам борьбы с артиллерией противника. До настоящего времени артиллерийскую подготовку начинали мощным огневым налетом всей артиллерии по батареям противника. Если нашу армию поддерживала бомбардировочная или штурмовая авиация, то и она принимала участие в их подавлении. Затем переходили к редкому методическому огню до следующего массированного налета. Такой огонь не всегда мог удержать немецкие орудия на старом месте, и гитлеровцы, понеся после первого налета потери в прислуге и материальной части, перетаскивали пушки на запасные огневые позиции.

Нам предстояло вести борьбу с немецкими батареями во время артиллерийской подготовки, на что отводилось два с половиной часа. Да еще на поддержку атаки пехоты и ее сопровождение в бою потребуется, по крайней мере, полтора часа.

Для того, чтобы запретить артиллерии противника вести огонь по нашим войскам на эти 4 часа надо было иметь большой запас снарядов. Необходимо было бы и дополнительное усиление нашей армии артиллерией. Ни на то, ни на другое мы не могли рассчитывать, тем более что большая часть этих средств направлялась в 51-ю армию, наносившую главный удар фронта. Чтобы помешать немцам менять в бою огневые позиции, мы решили в корне изменить обычный порядок планирования контрбатарейной борьбы. Прежде всего ее начало мы ориентировочно отнесли ко второй половине артиллерийского наступления. Это дало возможность в период разрушения использовать тяжелые орудия для уничтожения особо прочных сооружений. Таким образом, вся армейская артиллерийская группа из 4 тяжелых и такого же количества легких полков могла подавить вражескую артиллерию в более короткие сроки.

В процессе разработки этого плана у меня и у моих помощников возникало немало сомнений. Главное из них: а что, если немцы изменят свои привычки и немедленно откроют огонь в самом начале артподготовки? Это представлялось вполне возможным, ибо их доты и дзоты подвергнутся разрушению огнем наших самых мощных орудий и понадобится срочная их защита. В этом случае появилось бы большое затруднение — интенсивно обстреливать гитлеровские батареи в течение 4 часов мы просто не смогли бы, да и ряд прочных огневых сооружений остался бы целым. А из опыта войны мы знали, что два — три сохранившихся дота способны зажержать наступление целой дивизии.

Размышляя над этим сложным вопросом, мы пришли к такому выводу. Во-первых, немцы не станут открывать огонь раньше, чем наша пехота пойдет в атаку, во-вторых, они очень надеются на крепость своих сооружений, в-третьих, будут уверены в том, что занимаемые ими артиллерийские позиции нам точно неизвестны. Это заставит их воздержаться от соблазна открыть огонь и, в-четвертых, для борьбы с нашей артиллерией они постараются бросить свои пикирующие бомбардировщики.

Командир одного из тяжелых полков спросил: хорошо ли мы сделали, включив в контрабатарейную группу 4 легких полка, у которых 76-мм пушки со слабеньким снарядом? Ведь раньше в эту группу входили только 152-мм и 122-мм орудия.

Я ответил, что у 76-мм орудий действительно маломощные снаряды для фугасного действия. Но это нас не должно беспокоить. Нам нужно «море осколков», а эти снаряды в массе и создадут такое море. Две — три батареи подобных пушек на батарею противника сразу же заставят ее замолчать: орудийная прислуга попрячется от осколков в ровики.

Учитывая, что у противника очень прочные блиндажи, мы решили коренным образом изменить способ подавления его живой силы. Надо было сделать так, чтобы накрывать пехоту немцев в траншеях, благо они у них на Перекопе широки. Поэтому мы выработали такой план.

После 80-минутного периода разрушения вся артиллерия должна обрушить массу своего огня на передний край и первую траншею. Через 5 минут половина артиллерии переносит огонь в глубину обороны по второй траншее, а другая половина с заряженными орудиями замолкает в готовности по сигналу опять послать свои снаряды в первую траншею.

Немцы, привыкшие к нашим однообразным действиям, должны принять перенос огня артиллерии за начало атаки и выскочить из блиндажей и «лисьих нор» в окопы для ее отражения. Обычно они успевали это сделать за 3 минуты. Если к тому же наши бойцы создадут впечатление, что бросаются в атаку (движущиеся каски в траншеях), это еще дольше задержит гитлеровцев в их окопах. И вот тогда-то через 5 минут после переноса огня наши орудия, молчавшие до этих пор, внезапно заговорят. Потери у противника должны быть большими.

После этого артиллерия продолжит действия по плану, подавляя и разрушая вражеские сооружения. Через 40 минут все орудия снова ударят по переднему краю. И вновь на 5 минут половина артиллерии замолкнет. А потом на головы приготовившихся к отражению нашей атаки гитлеровцев опять полетят тысячи снарядов и мин. Этот второй ложный перенос огня должен вызвать у врага наибольшие потери. И уже после следующего за ним нового, по счету четвертого, артиллерийского налета наша пехота, прикрытая огневым валом, бросится в атаку.

Условия местности и конфигурация фронта заставили нас применить минометный огневой вал. История огневого вала уходит в далекие времена первой мировой войны. Тогда он организовывался крайне примитивно и передвигался по времени. Это часто приводило к отрыву огня от пехоты. С появлением же радиосвязи стало возможным руководствоваться в этом случае не временем, а сигналом пехотных командиров. Поэтому мы строили расчет на создание огневого вала для каждой дивизии и каждого полка. Если из двух полков один застопорился в атаке, то перед ним будет создана огневая завеса из разрывов мин, а перед другим огонь по сигналу командира передвинется на следующий рубеж.

Обычно огневой вал планировали в дивизии. На этот раз все расчеты в полосе наступления 3-й гвардейской дивизии 13-го корпуса и 126-й стрелковой дивизии 54-го корпуса были осуществлены в штабе артиллерии армии. Затем вместе с командирами дивизий и полков уточнили рубежи на местности и на фотосхемах.

Для проведения огневого вала на этом участке привлекалось 5 минометных полков и все 120-мм минометы стрелковых полков, всего около 200 единиц. Кроме того, 2 артиллерийских полка должны были создать огневые завесы на флангах наступления дивизий. Это мероприятие имело очень большой смысл, так как полоса наступления проходила между мощными опорными пунктами противника — Армянском, Кулой и Джулой.

Наиболее характерным было построение огневого вала для 3-й гвардейской дивизии.

В результате тщательной проверки на местности всех расчетов была принята такая организация огневого минометного вала. Между Армянском и Распаханным валом, на фронте 1300 м и на глубину до 2,6 км, намечается 6 основных рубежей огневого вала, которые совпадают с траншеями или опорными пунктами противника. Между ними должны быть промежуточные рубежи, чтобы при переносе огня с основных рубежей немцы не могли воспользоваться паузой. Рубеж делится на участки, которые в течение десяти дней пристреливаются (так, чтобы об этом не догадался противник) каждой минометной батареей, а кое-где и каждым минометом.

Начальник штаба артиллерии подполковник Кац внес предложение использовать 82-мм дымовые мины, которые прибыли на полевой армейский склад. Я согласился с этим и приказал, чтобы специальная минометная группа подготовила два — три рубежа дымовой завесы с целью «ослепить» противника на самых ответственных участках его обороны.

Таким образом, для 3-й гвардейской и 126-й стрелковых дивизий, наступавших на направлении главного удара армии, создавался коридор, обеспеченный с флангов сильным артиллерийским огнем, а перед фронтом наступления — огневым валом и дымовой завесой.

Заканчивая инструктивное занятие с руководящими командирами артиллерии, я испытывал большое удовлетворение. Товарищи внесли ценные предложения, говорящие о творческом подходе к решению главной задачи артиллерии при прорыве Перекопского укрепленного района.

Предложения, которые не нуждались в проверке и уточнении с общевойсковыми командирами, тотчас же были приняты штабом и внесены соответствующие коррективы в планирование.

В тот же день вечером командарм генерал-лейтенант Захаров Г. Ф. созвал на совещание руководящих генералов и офицеров полевого управления армии и командиров корпусов. Стоял один вопрос: о подготовке артиллерийского обеспечения штурма перекопских позиций и всей армейской наступательной операции по освобождению Крыма. Я доложил о планировании артиллерийского огня. Предложение об использовании реактивной артиллерии получило общее признание. Оно заключалось в том, что два полка во время атаки пехоты будут отдельными установками вести огонь по опорным пунктам впереди наших наступающих войск, чтобы сковать противника и не допустить его контратаки. Экспансивный командир 13-го гвардейского корпуса генерал Чанчибадзе вскочил с места:

— Вот это правильно! Реактивная артиллерия вместо авиации.

Эта реплика была обоснована. Все силы 8-й воздушной армии решением командующего фронтом планировались только в полосе наступления соседа — 51-й армии, где наносился главный удар нашего фронта. Мы же, располагая четырьмя десятками самолетов ВВС Черноморского флот, должны были компенсировать отсутствие авиации «эресами», хотя бы в первой полосе обороны врага.

Много времени было посвящено разбору самого построения артиллерийского наступления, особенно организации ложных переносов огня, как средства истребления пехоты противника и захвата врасплох его позиций. Командарм потребовал, чтобы во время ложной атаки в траншеях поднимали на палках каски с чучелами и кричали «ура». Насчет касок не было сомнений. Мы применяли их на учениях, и впечатление было внушительное. Но вот «ура» явно должно было потеряться в грохоте снарядов во время артподготовки. Поздно ночью, разобрав все вопросы артиллерийского обеспечения штурма перекопских позиций, командарм утвердил план артиллерийского наступления.

* * *

23 марта 1944 года. Ровно месяц прошел с того дня, когда мы вместо форсирования Днепра начали переключаться на крымское направление. В хорошем настроении захожу к командарму.

— Вот и хорошо, генерал, что зашли. Давайте разберемся.

По тому, что генерал Захаров называет меня не Иваном Семеновичем, как обычно, догадываюсь, что его настроение не совпадает с моим. Он раскрывает ведомость, и мне сразу же бросается в глаза подчеркнутая красным карандашом: общая обеспеченность армии боеприпасами — семьдесят процентов. Я взял ведомость.

— Посмотрим по видам боеприпасов. Первое — снаряды особой и большой мощности — сто процентов. Гаубичные и пушечные, а также 120-миллиметровые мины — восемьдесят пять, — тоже неплохо. В чем же мы отстаем? 45-миллиметровых снарядов вместо положенных пятидесяти четырех тысяч у нас — двадцать пять тысяч. Хорошо, чтобы и эти были израсходованы. Легких 82-мм мин вместо ста пяти тысяч завезено шестьдесят. Вполне хватит, да еще за эти дни подвезем тысяч десять. А что касается винтовочных выстрелов, то вы же знаете, как редко расходуют даже десятую часть того, что дается. Вижу, как у Захарова повеселело лицо.

— Правильно, — говорит он, — штурм можно начинать. Погода исправляется, через сутки дороги будут проезжими.

Хорошая погода недолго баловала нас. Только подсохли грейдерные дороги и по ним покатили тысячи автомашин в войска и на склады, как налетел ураган с дождем и снегом. В ночь на 30 марта выпало столько снега, сколько не было за целый месяц. Под утро получили приказ командующего фронтом: «Наступление откладывается». Оказывается, на Сиваше снова разрушены обе переправы, и 51-я армия, стало быть, опять суток на двое отрезана от подвоза и снабжения. Вместе с приказом пришел вызов командующего фронтом на совещание, которое должно состояться у него в штабе 30 марта. Утром вместе с командармом мы явились в штаб фронта. В длинной узкой комнате собрались маршалы К. Е. Ворошилов и А. М. Василевский, генерал армии Ф. И. Толбухин, генерал-лейтенант С. С. Бирюзов, командарм 51-й генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер и командующий артиллерией 51-й армии генерал Н. И. Телегин, член Военного совета фронта генерал-майор Н. Е. Субботин.

На совещании каждый командующий армией доложил об окончании всех предварительных работ и о полной готовности своих войск к штурму. Много было задано вопросов по планированию действий артиллерии. Разумеется, у каждой армии имелась своя организация и методика артиллерийского обеспечения, так как их фланги разделялись широким Сивашом и Литовским полуостровом.

Подробно разбирались и вопросы авиационной поддержки операции. Но они нас мало интересовали, так как все воздушные силы предполагалось использовать на фронте 51-й армии. Нам же предназначалась одна минно-торпедная авиационная дивизия Черноморского флота в составе восемнадцати Ил-2 и двадцати пяти «аэрокобр». Кроме того, у нас был авиационный полк ночных бомбардировщиков, в котором оставалось к этому времени в строю всего лишь восемь По-2. Заканчивая совещание, командующий фронтом генерал Толбухин назначил начало штурма на 5 апреля.

В течение второй половины марта наши пехотинцы каждую ночь отрывали «усы» в сторону противника, а затем, соединив их по фронту, образовали новую первую траншею. Теперь наши и немецкие окопы разделяло всего 100—150 метров.

Противник тоже не дремал и, судя по аэрофотосъемкам, отрыл много новых окопов в глубине своей обороны. К 25 марта у него в тылу появилась четвертая сплошная траншея. Это заставило меня задуматься: не ушел ли немец из первой траншеи? Что получится, если немецкая пехота, покинув ее, оставила там только дежурных, а мы всю нашу артиллерийскую мощь обрушим на это место? Своими опасениями я поделился с командармом. Он забеспокоился, и в войска посыпалась масса всевозможных распоряжений. Командирам корпусов было приказано немедленно готовить разведку боем, организовать ночной поиск, чтобы захватить «языков», и т. п.

Конечно, ночной поиск ничего не дал — отличная сигнализация у немцев быстро предупредила их о появлении чужих возле проволоки. Наспех организованная разведка боем тоже ничего ценного не принесла. Только через сутки разведывательная группа 55-го стрелкового корпуса, переправившись дождливой ночью через Перекопский залив и удачно пройдя подводное минное поле, захватила «языка». Пленный ничего не знал о первой траншее, но зато сообщил, что четвертая новая траншея несколько дней тому назад занята частями их же 50-й пехотной дивизии.

На экстренном совещании у командарма с участием командиров корпусов мы обсудили положение. Я предложил изменить планирование артиллерийского огня и начинать обработку не с первой, а со второй траншеи. Командарм боялся просчета, хотя вся артиллерийская разведка со своих двухсот наблюдательных пунктов подтверждала, что в первой траншее очень мало немцев.

— Нельзя ли сделать поменьше расход боеприпасов и, сохранив огонь по первой траншее, в то же время обработать и четвертую? — допытывался Г. Ф. Захаров.

Командиры корпусов признавали тщательность артиллерийской разведки и хорошее качество ее наблюдения, но в данном случае не решались сказать что-либо определенное. Начальник инженерных войск армии генерал Брынзов предложил вновь отрывать «усы», чтобы подойти к первой траншее возможно ближе. Командарму понравилась эта мысль, и в войска полетели шифрованные приказы немедленно проводить ее в жизнь.

Скрепя сердце командарм утвердил мое предложение. Почти одновременно пришло распоряжение командующего фронтом перенести штурм на 8 апреля.

Двое суток потребовалось нам, чтобы внести соответствующие изменения в план артиллерийского обеспечения наступления. К 4 апреля все расчеты планирования огня были переделаны и доведены до каждого орудия.

Погода улучшилась. Стало хорошо пригревать. Все мы облегченно выдохнули — солнце, весенний теплый ветер быстро высушат землю. 6 апреля артиллерия большой и особой мощности, открыла огонь по дотам. Начался предварительный период разрушения. Стреляли мы более интенсивно, чем раньше, но общий темп оставался почти тот же, что и накануне. К вечеру включились и 152-мм пушки-гаубицы. В результате было повреждено несколько дотов. В некоторые попало по 203-мм снаряду, но этого, по-видимому, оказалось мало. Завтра продолжим их разрушение. Ночью будут действовать 82-мм минометы, чтобы помешать восстановительным работам.

Ночью меня разбудил адъютант. Вызывает немедленно к себе командарм. Наскоро набросив шинель, спустился в ход и… замер в изумлении. Крупные хлопья снега, совсем как в Москве, плавно кружили в воздухе, мягко оседая на землю. Кругом все бело. Что за капризная погода!

Вошел в жарко натопленный блиндаж Г. Ф. Захарова. Командарм сидел за столом над картой без кителя, видимо, еще не ложился. Рядом — горка изорванной, исписанной бумаги.

— Генерал, — сурово обратился он ко мне, — успеем мы перепланировать огонь и вернуть его на первую позицию?

Я ответил:

— Поздно, да и незачем.

— Это вы меня убедили! Вы меня подвели! Привык вам верить, а сейчас вижу, что зря!..

Вошел начальник штаба армии полковник Левин и сразу же начал успокаивать командарма:

— Вам же Иван Семенович докладывал, что он на всякий случай дает по первой траншее сильный огонь из 82-мм минометов. Это ведь хорошая страховка.

Но это еще больше подлило масла в огонь.

— Что вы думаете, я не понимаю разницы между минометным горохом и мощными снарядами?

Но я его уже не слушал. Мое внимание привлекли погоны начальника штаба армии. Их каемка четко обозначалась каплями от подтаявшего снега. По ассоциации я подумал, что немцы будут очищать свои окопы от снега. Схватив трубку одного из телефонных аппаратов, я приказал соединить меня с начальником штаба артиллерии.

— Что случилось? — удивленно спросил Захаров. — Что вы собираетесь делать?

Я не успел ответить, как услышал в трубке сочный баритон начальника штаба артиллерии.

— Слушает подполковник Кац.

Я посмотрел на часы. Было пять утра.

— Немедленно лично передайте старшим артиллерийским начальникам мое распоряжение — вызвать всех командиров на наблюдательные пункты и следить за очисткой от снега траншей и блиндажей у противника. Вместе со снегом они выбрасывают грязь, и на белом фоне отчетливо покажутся очертания окопов. Кроме того, это даст нам возможность отличить действующие сооружения, доты и прочее от ложных. Потребуйте, чтобы к концу таяния снега у нас с вами была в руках специальная схема такого «с божьей помощью» уточнения разведывательных данных.

Командарм заулыбался и тотчас же стал давать распоряжения командирам корпусов. Павел Иванович Левин по другому телефону связался с начальником авиационного отдела штаба армии генералом Строевым и спросил, можно ли сейчас поднять самолеты на разведку? Захаров быстро перехватил трубку у Левина и приказал потребовать немедленной аэрофотосъемки.

Я рассказал Павлу Ивановичу, какую роль во всем этом сыграли его погоны, и мы, посмеиваясь, вышли из блиндажа. Снегопад прекратился. Холодом веяло от земли. Наступил рассвет. Показались просветы в облаках. День обещал быть солнечным.

К десяти часам солнце уже стало припекать. И в наших, и в немецких траншеях шла обычная жизнь. Немцы, как мы и предполагали, очищали окопы от снега и выбрасывали вместе с ним мокрую землю. С передового НП доложили, что снег перед второй и третьей немецкими траншеями побурел от выброшенной грязи. Сразу видно, что они плотно заняты войсками. Перед первой траншеей снег белый, чистый, только в двух — трех местах на километре заметна грязь — по-видимому, с постов дежурных автоматчиков.

К двенадцати часам дня подполковник Кац принес схему целей. Мы внимательно просмотрели ее. Снег внес много ценных дополнений в разведывательные данные. Теперь уже совершенно ясно, что первая траншея занята только дежурными наблюдателями. Кроме того, мы обнаружили много целей, около которых нет жизни, нет движения, а следовательно, они либо сомнительные, либо ложные.

7 апреля протекал так же, как и предыдущий — внешне спокойно. И в то же время для каждого из нас он был наполнен тревожным ожиданием: что будет завтра? Одиночным огнем отдельные батареи продолжали разрушать намеченные цели. Некоторые полки по плану «врастяжку на весь день» вели контроль пристрелки. Несколько батарей противника открыли огонь. Мы либо на него не отвечали, либо стреляли со специальной, для всех одной и той же, поправкой по угломеру.

Однако к вечеру результат стрельбы на поражение оказался совсем иным, чем вчера. Половина немецких дотов была разрушена, много дзотов и окопанных танков тоже вышли из строя.

8 апреля в восемь часов утра началось артиллерийское наступление. Как оно не похоже на все предыдущие! Вместо обычного мощного огневого налета всей артиллерией шла редкая стрельба из отдельных орудий.

Но прошло тридцать — сорок минут, и результаты стрельбы стали сказываться. По проводам понеслись к нам донесения: дот номер такой-то разрушен, дзоты номера такие-то уничтожены. На сороковой минуте немцы заметно забеспокоились. В районе огневых позиций нашей артиллерии завыли их бомбардировщики.

Майор Сапожников, заместитель начальника оперативного отделения, стоя около меня, усмехается:

— Достанется сегодня нашим ложным батареям!

И действительно, после бомбежки выяснилось, что «сокрушены» пять таких батарей. Из настоящих пострадала лишь одна. Немцы же потеряли сбитый зенитками самолет. Вскоре противник начал вводить в действие свою артиллерию. От командиров корпусов полетели настойчивые просьбы подавить вражеские батареи.

Гитлеровцы стреляют всего семью-восемью батареями. Надо набраться терпения. Тем более что сейчас наша артиллерия частично еще занята разрушением. А самое главное — чем позже откроем огонь, тем он будет неожиданнее и тем надежнее будут подавлены орудия противника к моменту атаки.

К исходу семидесяти минут артиллерийской подготовки огонь наших тяжелых орудий резко усилился. Некоторые батареи заканчивали уничтожение целей переходом на беглый огонь. По телефону в штаб бесконечным потоком льются номера ликвидированных дзотов, блиндажей, окопанных танков.

На восемьдесят первой минуте, по заранее выверенным часам, точно по плану, словно гром среди ясного неба, грянула канонада. Это был первый огневой налет. В течение пяти минут больше полутора тысяч орудий на 8-километровом фронте вели непрерывный огонь.

Ровно на восемьдесят шестой минуте неистовый грохот сменился на мгновение мертвой паузой. Это был первый ложный перенос огня.

Мы, наблюдавшие с фланга, отчетливо увидели, как стена желто-серого дыма и пламени передвинулась на 200–300 метров вперед. Немцы, надо полагать, теперь торопились выйти из блиндажей в окопы для отражения предстоящей атаки. Конечно, тут у них неизбежны суетня, установка пулеметов, скопление людей. И вот тогда-то половина всей нашей артиллерии и множество минометов внезапно обрушили огонь на изготовившихся к бою гитлеровцев.

Вижу в стереотрубу, что разрывы немецких снарядов стали учащаться, и очень скоро перед нашей первой траншеей выросла завеса из дыма и земли. Это немецкий артиллерийский заградительный огонь, «запрещающий» нашей пехоте подняться в атаку. Через 7 минут наши артиллеристы должны выкатить из глубоких ниш пушки для стрельбы прямой наводкой. А заградительный огонь гитлеровцев не позволит этого сделать. Даю команду «Буря!».

Это условный сигнал начала контрбатарейной борьбы — подавления вражеской артиллерии.

Пятьдесят наших батарей залпами ударили по всем действовавшим огневым позициям противника. Очевидно, первый огневой налет еще застал его прислугу у орудий и нанес большие потери. Завеса перед нашими траншеями стала быстро редеть и скоро исчезла.

Беглым огнем с открытых позиций наши орудия начали разрушать намеченные заранее цели. К сожалению, дальность наблюдения не позволяла видеть, а среди общего гула орудийной пальбы нельзя было уловить включение контрбатарейной группы. Но по тому, как немцы быстро прекратили огонь, можно было догадаться об отличном результате подавления их артиллерии.

В то же самое время, чтобы орудия прямой наводки могли беспрепятственно разрушать огневые точки, корпусные и дивизионные артгруппы открыли огонь по минометам противника, а полковые — по опорным пунктам и траншеям в двух — трех километрах от переднего края, чтобы не мешать огню прямой наводки.

Потом пленный офицер, командовавший батальоном 50-й пехотной дивизии, рассказывал, что у них создалось невероятно трудное положение. Артиллерия перестала их поддерживать. «А минометы, — сказал он, горько усмехнувшись, — которые вполне могли бы расправиться с советскими орудиями, бесцеремонно стрелявшими с открытых позиций, почти все были прижаты к земле внезапным русским огнем...»

Напряжение нарастало. И так же, как прежде, половина всей массы огня переместилась в глубину. Наша пехота зашевелила в окопах полторы тысячи чучел в касках. Это создавало у гитлеровцев впечатление атаки! Они снова выскочили из блиндажей и «лисьих нор», готовясь ее отразить. Но вместо атаки другая половина орудий и минометов обрушила на их головы сотни тонн металла.

Наконец, четвертый огневой налет потряс все окружающее. Двенадцать минут снаряды рвались на переднем крае. Приближался решающий момент. Наши пехотинцы накапливались по «усам» в первой траншее. Как только мы перенесли огневой вал в глубину, пехотные цепи с криком «ура-а-а!» стремительно ринулись в атаку.

Результат первого дня штурма следует признать блестящим. К пятнадцати часам на направлении главного удара 3-я гвардейская а 126-я стрелковая дивизии овладели тремя линиями траншей и Армянском. Этого не ожидало далее командование фронта. Оборона в центре была прорвана. Глубина плацдарма увеличена на три и расширена в южной части на два километра. В условиях укрепленного района это очень неплохо. С выходом 3-й гвардейской дивизии в район Джулги, а 126-й в Армянск первая и вторая позиции главной полосы обороны на Перекопе были расчленены на две части — западную и восточную. Лучшие результаты штурма показала 126-я дивизия: ее командир генерал Казарцев умело и своевременно воспользовался массированным артиллерийским огнем.

На правом фланге армии западный фас Турецкого вала оставался к этому времени еще у немцев. Здесь на них никто в лоб и не наступал. 87-я стрелковая дивизия захватила две траншеи, но сильный огонь мощного опорного пункта в районе Кулы дальше ее не пустил. На левом фланге было такое же положение. Немцы удерживали здесь за собой восточный фас Турецкого вала.

Во второй половине первого дня штурма 3-я гвардейская дивизия была остановлена в ста метрах от опорного пункта Джулга. Как только артиллеристы доложили, что наши войска овладели Армянском и бой идет на его южной окраине, я, приказал приготовиться к сосредоточению огня по опорному пункту Джулга из расчета триста стволов, по десять снарядов на орудие. Доложил командарму. Тот одобрил:

— Правильно, правильно! Но давайте запросим Цаликова, командира 3-й гвардейской дивизии, может быть, туда уже вскочили его роты.

Цаликов подтвердил, что огонь открывать нельзя, так как там уже как будто ведут бой его головные батальоны.

Положение 3-й дивизии было неясным. Она залегла на окраине мощного не подавленного полностью опорного пункта. Артиллерийский таран из 300 орудий мог бы в течение 10—15 минут расчистить ей дорогу. Но для этого надо было отвести свои войска на 300—500 м назад, а этого без потерь не сделать. 45-мм орудия же сопровождение с их легкими снарядами были бессильны против тяжелых дзотов противника.

Только к 3 часам первого дня штурма выяснилось, что 3-я дивизия закрепилась в воронках и окопах у северной окраины Джулги. Массированный огонь здесь уже был неуместен: третья часть снарядов обрушилась бы на своих. Было принято решение ввести в бой вторые эшелоны дивизий. При поддержке артиллерийского огня они постепенно, шаг за шагом расширяли прорыв, стараясь окружить противника на правом и левом флангах.

Через 3—4 часа после начала атаки сопротивление немцев усилилось. Генерал Конрад не ожидал, что нам удастся так глубоко вклиниться в его оборону. Поэтому он спешно стал снимать с участка 51-й армии 117-й пехотный полк 111-й дивизии. Замысел командований начал осуществляться. Противник оттягивает с фронта 51-й армии часть своих сил.

Во второй половине первого дня штурма противник с помощью подкреплений пытался восстановить положение. Наши дивизии выдержали десять контратак и в упорном ближнем бою, овладевая опорными пунктами, медленно продвигались вперед.

С середины первого дня прорыва так успешно начавшееся на Перекопе наступление стало тормозиться. Надо было возможно быстрее выяснить истинное положение передовых наших частей, чтобы знать, чем им помочь. Обстановка оказалась сложной.

Пехота, прорвав первые две позиции главной полосы сопротивления, двигалась уже не цепями. Отдельными группами, взводами она атаковывала опорные пункты. Бой шел в окопах, а между ними бойцы переползали по-пластунски. А генерал Конрад спешно подбрасывал резервные батальоны. Они усиливали пулеметный огонь, чаще переходили в контратаки, которые в этих условиях тоже были необычными. Как потом выяснилось, роты и даже взводы 3-й и 126-й дивизий, отражая контратаки, удерживали за собой захваченные окопы и попадали в своеобразное окружение. Радиосредств в ротах тогда не было и не всегда командир стрелкового полка своевременно узнавал, что творится с тем или другим его подразделением. Поэтому командарм за сведениями о войсках, ведущих ближний бой, обращался к артиллеристам, которые по самому характеру своей работы располагали обычно более точными данными.

Танков и самоходных артиллерийских установок у нас было очень мало — всего сорок две единицы на всю армию. А если учесть, что в первый же день боя почти половина их подорвалась на минных полях, то станет ясным, что пехота фактически вела бой почти без танков. Те 15–20 боевых машин, которые оставались в строю, нельзя принимать в расчет. Отсюда вся тяжесть обеспечения ближнего боя пехоты в глубине обороны противника легла на артиллерию.

Неимоверные трудности переносили артиллеристы, сопровождавшие пехоту. 45-мм пятисоткилограммовые пушки орудийному расчету из четырех — пяти человек приходилось переправлять на руках по изрытому полю через воронки, траншеи, развороченные блиндажи. Доски, колья, которые перед штурмом заготовляли для этого, мало помогали, а часто и мешали как лишняя тяжесть.

Каждый раз, когда я в стереотрубу или бинокль видел, с каким нечеловеческим напряжением, а главное с потерями, артиллеристы, облепив свои пушки, тянут их, привлекая на себя огонь противника, у меня больно и горько становилось на душе. А ведь были же у нас еще в 1936 году легкие безоткатные орудия, усовершенствованию которых, к сожалению, не было уделено внимания. Как бы они пригодились нам теперь.

Трудно было на Перекопе и с минометами. Если огонь 82-мм минометов хорошо использовался в начале боя, при атаке первой и второй траншей противника, то значительно хуже было при штурме третьей позиции в глубине обороны. Здесь продвигаться приходилось только ползком. Минометы сравнительно легко перетаскивать, они разбираются, а вот с доставкой мин всегда было трудно. Нередко из трех подносчиков только один добирался с десятком мин к своему миномету. А надолго ли этого десятка хватит? На одну минуту боя. Поэтому-то командующий артиллерией фронта генерал С. А. Краснопевцев настойчиво внушал командирам корпусов и дивизий брать с собой в бой поменьше «сорокопяток» и минометов, но зато побольше номеров и боеприпасов.

Когда к 15 часам обстановка более или менее прояснилась, командарм приказал командиру 13-го гвардейского корпуса генералу Чанчибадзе, продолжая наступление главными силами, ввести в бой из-за правого фланга 3-й дивизии свежую 87-ю гвардейскую дивизию. Она находилась в трех — четырех километрах во втором эшелоне корпуса и должна была бегом вдоль Распаханного вала спуститься к морю и окружить куласскую группировку противника.

Артиллерия в течение дня сосредоточенным огнем поддерживала пехоту, штурмовавшую опорные пункты. Подтянутые с большим трудом 45-мм и 76-мм орудия огнем расчищали ей дорогу.

Вечерняя темнота стала окутывать местность, но бой не затихал. Необычайное световое зрелище открывалось с нашего наблюдательного пункта. Весь Перекопский перешеек был освещен. Вспышки орудийных выстрелов и разрывов, пламя возникающих пожаров, огненные пунктиры трассирующих пуль со всех сторон прорезали сумеречную мглу. Далеко к югу вспыхивали немецкие голубовато-белые ракеты. Уже не по ходам сообщения, как раньше, а по тропкам бежали к Турецкому валу подносчики пищи.

К шести часам утра 9 апреля 87-я гвардейская дивизия выполнила приказ командарма: овладев гребнем Распаханного вала, вышла на берег Перекопского залива. Войска противника, занимавшие западный фас Турецкого вала и Кулу, оказались отрезанными от своих войск. 55-й стрелковый корпус силами 347-й и 87-й дивизий, перейдя в наступлении, к девяти часам 9 апреля овладел западным гребнем Турецкого вала. Благодаря этому маневру корпус оказался в тылу нашего расположения и приказом командарма был выведен в его резерв.

Всю ночь на 9 апреля мы готовили новую артиллерийскую обработку противника. Возникало немало трудностей в связи с тем, что уже не было прямой линии фронта. Кое-где наши роты и батальоны на полкилометра вклинились в расположение немцев: последние, местами будучи в окружении, еще удерживали за собой отдельные опорные пункты. Поэтому часто мы не могли стрелять по передовым немецким окопам, так как около половины наших снарядов из-за рассеивания падало бы на своих. Мы понимали, что, оставшись невредимыми в передовых окопах, немцы могли задержать наше наступление.

Зазвонил телефон. Я снял трубку. Начальник разведки Дмитриев доложил, что противник усиливает части в передовых окопах, внезапно атакует мелкими силами, чтобы выровнять фронт и выбить наши штурмовые отряды, глубоко вклинившиеся в их боевые порядки. Генерал Захаров взял у меня трубку и долго уточнял данные, полученные от передовой артиллерийской разведки. Потом обратился ко мне:

— Иван Семенович, видно, немцы постараются ночью главное свое сопротивление сосредоточить в передовых окопах, чтобы укрыться от артиллерийского огня. Что вы предпримете?

Я ответил, что уже в течение 2 часов темного времени артиллеристы выдвигают 76-мм пушки и 122-мм гаубицы на прямую наводку поближе к передовым подразделениям пехоты. За 2—3 часа до рассвета они будут на месте.

— А как же с орудийными окопами?

— Командующие артиллерией дивизий еще засветло указали районы позиций, а командиры артполков выслали туда пеших артиллеристов подготовить окопы для гаубиц и щели для номеров.

— Замечательно! — сказал командарм. — А почему бы вам не вывести на прямую наводку тяжелые 152-мм гаубицы? Вот было бы хорошо!

Я ответил:

— Такая мысль у меня есть, и я даже приказал рыть десять орудийных окопов возле центра немецкого сопротивления — Джулги. Но 122-мм гаубицу, весящую 2 т, с трудом повезут на руках 15—20 артиллеристов. 152-мм же гаубица весит 7,5 т, и ее не дотащит даже 100 человек. Можно попробовать прицепить ее к двум тракторам, но как вспомнишь наши лигроиновые «ЧТЗ-60», так злость разбирает. Помните, мы с вами в Донбассе ночью обгоняли армейский тяжелый полк, когда попали под бомбежку? Эти тракторы издалека были видны: из каждой выхлопной трубы, как из самовара, било пламя.

— Да, — медленно сказал Г. Ф. Захаров, — и все же подвезти тяжелые орудия надо. Пусть даже потеряем половину, зато другие окажут пехоте неоценимую услугу. Благо там храбрый и умный командир артполка подполковник Иванов. Он что-нибудь придумает...

Поздно ночью командующий армией еще раз зашел ко мне крайне раздраженный.

— Подумать только, — сразу же начал он, — сильнейшую оборону с дотами, броневыми куполами удалось нам пробить. Комфронта не ожидал такого результата. Две такие позиции из трех прорвали! А развить успех, оказывается, нечем. Ведь если бы позади нас стоял танковый корпус, мы отвели бы пехоту от Джулги метров на двести, дали бы из трехсот стволов по двадцать снарядов. Это ведь 6000 разрывов тяжелых и гаубичных снарядов на площадь в 10 га! Да и пустили бы потом подвижную группу, танковый корпус. Вот было бы дело. Во всяком случае этот корпус успел бы проскочить третью позицию раньше, чем немцы сосредоточили бы свои резервы 111-й и 336-й дивизий. А то черт знает что получается.

Он долго ходил по блиндажу и не мог успокоиться.

Наступил утро 9 апреля. После дополнительной пристрелки, а она была необходима из-за близости наших войск к противнику, приступили к артиллерийской подготовке. Она длилась целый час. Поставленные ночью гаубичные и тяжелые орудия били непрерывно прямой наводкой по дзотам, огневым точкам, траншеям. После этого в 10 часов пехота, сопровождаемая артиллерийским огнем, дружно поднялась в атаку.

В первый же час гитлеровцы были выбиты из третьей позиции. Особенно успешно для нас развивался бой на правом фланге наступлений армии, где дивизия полковника Тымчика, смело отражая контратаки, прорвала всю главную полосу обороны и вышла на рубеж высот 129,6; 14,9; 13,6. Радостное известие об этом пришло к нам в 15 часов. 3-я гвардейская и 126-я стрелковые дивизии в центре Джулги и ряда высот встретили более организованное сопротивление и вначале несколько задержались. Но поддержанные орудиями прямой наводки и сосредоточенным артиллерийским огнем, они к 16 часам и на этом участке прорвали всю глубину главной полосы обороны.

На левом фланге армии бои носили еще более напряженный характер. Непрерывно поддерживаемая артиллерийским огнем, неудержимо рвущаяся вперед 315-я стрелковая дивизия, преодолев упорное сопротивление противника, к 14 часам вышла на берег Сиваша.

Шепиловская группировка гитлеровцев была окружена. Несколько раз она пыталась прорваться и отойти на юго-восток, но безуспешно. Командир 54-го корпуса сосредоточил огонь части своей артиллерии на узлах сопротивления. К 15 часам 315-я и 387-я дивизии ликвидировали эту группировку.

Вечером 9 апреля и в ночь на 10-е 13-й гвардейский и 54-й стрелковые корпуса в первом эшелоне, 55-й во втором продолжали наступление на Ишунь, где проходила вторая оборонительная полоса противника.

В результате кровопролитных боев войска 2-й гвардейской армии за 34 часа прорвали Перекопские позиции, уничтожив около 10 тыс. гитлеровцев.

В ходе прорыва отчетливо отразились и отличное морально-политическое состояние наших войск и значительный рост боевого совершенствования офицерского и рядового состава.

Бросался также в глаза невиданный доселе размах материального и технического обеспечения армии. Пленные жаловались, что их сильно подвела артиллерия. Гитлеровские солдаты и офицеры знали, каким большим количеством орудий и минометов они располагали и, естественно, на них рассчитывали.

Теперь, когда прошло уже много лет, вспоминая крымские бои, я вижу, насколько удачными были артподготовка и поддержка атак пехоты. Особенно большим успехом надо считать полное стопроцентное подавление артиллерии противника. Этим можно объяснить сравнительно быстрый взлом основной обороны гитлеровцев. И надо сказать, что такого эффекта нельзя было бы достигнуть без четкой и самоотверженной работы нашей артиллерийской инструментальной разведки.

В организации артиллерийского наступления был учтен опыт не только нашей армии в предыдущих боях, но и опыт артиллерии других армий и фронтов.

Из всех наступательных армейских операций, проводимых нашей армией, эта была самая удачная. Потери в войсках были настолько ничтожны, что три четверти развернутых госпиталей пустовали.

Основой успеха было отлично организованное взаимодействие пехоты и артиллерии и хорошая подготовка войск к штурму в подготовительный период. В работе артиллерии имелись и недостатки, но в целом они не могли оказать отрицательное влияние на успешный исход операции.

Военно-исторический журнал. 1960. № 2. 58—73.

С уважением, Пауль.