От СОР Ответить на сообщение
К Andrew Ответить по почте
Дата 21.04.2002 05:04:25 Найти в дереве
Рубрики WWII; Версия для печати

Папанов Анатолий Дмитриевич, Глузский Михаил Андреевич

ПАПАНОВ Анатолий Дмитриевич (30. 09. 1922 — 07. 08. 1987), актер.

Анатолий Дмитриевич Папанов родился 31 октября 1922 года в Вязьме, в простой рабочей семье. В конце 1920-х годов семья Папановых переехала в Москву, в район Малые Кочки, и Анатолий пошел в первый класс. После окончания школы в 1939 году Папанов устроился литейщиком в ремонтные мастерские 2-го Московского шарикоподшипникового завода. При заводе существовала известная в те годы театральная студия "Каучук", и Папанов записался туда. Кроме того, он достаточно часто появлялся на "Мосфильме", снимаясь в массовке в самых разных картинах: "Суворов", "Степан Разин", "Ленин в октябре". Мечтой Папанова в те годы было попасться на глаза какому-нибудь известному режиссеру и сыграть хоть маленькую, но роль в его фильме.

Но этим планам не суждено было сбыться - помешала война. Папанов попал на передовую, на Юго-Западный фронт. В 1942 году его серьезно ранило в ногу; из госпиталя он вышел через полгода инвалидом. Вернувшись в Москву в октябре 1942 года, Папанов подал документы в Государственный институт театрального искусства, успешно прошел вступительные экзамены и был принят в мастерскую артистов МХАТа М.Орловой и В.Орлова. После окончания ГИТИСа в 1945 году Анатолий Папанов переехал в Клайпеду и поступил в труппу Русского драматического театра. Одной из ярких работ молодого артиста стала роль Сергея Тюленина в спектакле "Молодая гвардия".
------------------------------------------

Глузский Михаил Андреевич

В 1940 г. Михаил призывается в армию, ему, как актеру, выпала служба в команде при Центральном Театре Советской армии. В годы войны участвовал во фронтовых бригадах. Он - участник Великой Отечественной войны.
-----------------------------------------

"Нам еще во всем повезло"



Аркадий ПИНЧУК, "Красная звезда", член Союза писателей России.




В конце семидесятых в Ленинград приехал Анатолий Дмитриевич Папанов, с которым я был знаком уже ровно десять лет. Мне как начальнику отдела культуры газеты "Советский солдат" поручили сопровождать московских гостей по гарнизонам Центральной группы войск. За десять дней путешествия мы не только хорошо познакомились, но и подружились. Я не раз гостил у Папанова в Москве, а теперь, когда он приехал в Дом офицеров с творческим отчетом перед воинами, я примчался туда с намерением увезти Анатолия Дмитриевича к себе домой на ужин. В гримуборной он был не один, там находился еще и Михаил Глузский. Познакомив нас, Папанов ушел на сцену, на встречу со зрителями. А Михаил Андреевич стал дотошно расспрашивать меня, какими проблемами живет сейчас армия, какая новая техника поступила в части, не перевелись ли в войсках офицеры типа Мележкина или полковника Дея, которого Глузский играл в фильме Трегубовича "На войне, как на войне". Удовлетворив любопытство гостя, я и сам перешел в наступление.

- Скажите, Михаил Андреевич, вы самолично выискиваете роли военных людей или это режиссеры разглядели в вас армейскую косточку?
- Вы же, как сценарист, знаете, что актер в кино - существо бесправное. Что ему предложит режиссер, то он и играет. Я думаю, мне просто повезло, что удалось пожить в шкуре таких личностей, как генерал Орлов из фильма "Живые и мертвые", есаул Калмыков в "Тихом Доне", генерал Кирилл Петрович - "Зачем человеку крылья". Видимо, в моих внешних данных есть что-то такое военное. Потому что и самая первая роль у меня была армейская. Еще в довоенной картине "Девушка с характером" я сыграл пограничника. Это была чисто функциональная фигура, проходной эпизод, никаких намеков на характер. Но я ночей не спал, придумывая для своего героя некую сложную биографию, отрабатывая жесты и особый взгляд бдительного стража границы. Ничего этого в фильме, конечно, нет, но я был счастлив доверием режиссера - первая роль и такого героя!
Военный человек у нас в стране всегда пользовался особым уважением, а в предвоенные годы он просто купался во всенародной любви. Первая роль в биографии актера нередко становится вроде камертона, очерчивает контуры его будущего амплуа. Не исключаю, что мой пограничник стал своеобразным ориентиром для режиссеров, - Глузский весело улыбнулся. - И как всякий порядочный служака, он стремительно рос в званиях.
- Откровенно говоря, я ту роль помню смутно. А вот полковник Дей отпечатался в памяти остро и навсегда. Я знал на фронте командира 12-й дивизии полковника Малькова. Дмитрий Кузьмич был немногословен, вдумчив, решителен. Когда командир нашего разведвзвода лейтенант Малышев докладывал ему план поиска, он внимательно выслушивал его и заключал разговор двумя словами: "Действуй, Малышев!" Когда ваш Дей в кино бросал ставшую впоследствии крылатой фразу: "Давай, Малежкин!", я всякий раз вздрагивал: казалось, что на экране наш комдив Дмитрий Мальков. Я читал повесть Курочкина, по которой был сделан сценарий. У писателя этот образ проходной. Значит, это именно вы ему придали масштаб, подняли до уровня обобщенности..
- Я бы и не прочь согласиться с вашей оценкой, она приятно щекочет самолюбие. Но должен сказать, что жизненность образа, его достоверность и убедительность зависят от многих слагаемых. В первую очередь - все-таки от литературной основы. Масштаб героя не в количестве произнесенных им слов, не в метрах отснятой пленки. Полковник Дей и в повести, и в сценарии действительно кажется при первом приближении образом проходным. Но меня тронула одна черточка в его характере: даже в горячке боя этот человек боится быть несправедливым, боится совершить поступок, за который ему потом может быть стыдно. Литературный посыл подтолкнул к размышлениям, к чтению военных мемуаров. Мы даже с Толей Папановым обсуждали этот образ, он мне подробно рассказывал о своих фронтовых командирах. И настал момент, когда я вдруг увидел этого командира живым. Понял, как его надо играть. Второе слагаемое - режиссер. У него ведь тоже есть свое представление о требуемом образе. Так вот Трегубович, посмотрев пробы, сказал мне ключевую фразу: "Твой Дей всю жизнь мечтал быть учителем, а военным его сделали обстоятельства". И эта фраза заставила меня добавить своему герою скрытой доброты, бережливого отношения к подчиненным. Малежкин для него - тот мальчик, которого он хотел бы видеть в своем классе за партой. Ну и, в-третьих, почти не бывает таких ролей, где бы не требовалось обращаться к собственному опыту, к собственному характеру, к каким-то воспоминаниям. Актеру очень часто приходится задавать себе вопрос: а как бы ты повел себя в этой ситуации?
- Когда вы играете старших офицеров, генералов, то по начитанности, интеллекту, пониманию масштабов событий вы с ними словно из одной академии. Я имею в виду психологические мотивации поведения. В "Тихом Доне" ваш герой - белый есаул Калмыков. Убежденный враг молодой рабоче-крестьянской республики. Я как зритель должен его ненавидеть и презирать. А вы его сыграли так, что ему сочувствуешь и симпатизируешь всей душой.
- Есаул Калмыков интересен для меня был не как враг Советской власти, а как человек, верный своим идеалам, своей субъективной правде. Это очень цельная личность, и в этом плане играть такую роль было нетрудно. Если ты во что-то глубоко веришь, не шарахаешься от одной стенки к другой, не юлишь, не переодеваешь пиджаков, не приспосабливаешься, жить тебе под этим небом и трудно, и легко. Как и умирать.
В гримуборную вернулся Папанов. С большой охапкой цветов и с каким-то хитрым букетом, внутри которого была бутылка марочного армянского коньяка. Он поставил ее на столик и весело продекламировал: "Кто родился говнюком - не исправишь коньяком!" Потом вопросительно посмотрел на Глузского.
- Разливай, чего уж там, - махнул рукой Михаил Андреевич. - Как же не выпить за знакомство.
Анатолий Дмитриевич плеснул себе и Глузскому по двадцать граммулек на донышко, а в мой стакан набухал чуть ли не до краев.
- Итак, служили два товарища... и третьего нашли. - И уже серьезно добавил: - Ты, Аркашенька, не обижайся, но на ужин к тебе пойти не можем. У нас на "Ленфильме" сегодня серьезная деловая встреча. Нужна ясная голова.
Я был с машиной и предложил наш армейский транспорт - уже достаточно потрепанный уазик. Оба с благодарностью согласились. По дороге на "Ленфильм" Папанов заговорил о военном зрителе:
- Когда в зале солдаты и офицеры, у меня такое ощущение, что я вернулся к своим. Не надо напрягаться, не надо думать над каждой репликой. Даже если чепуху сморозишь, эта аудитория не взыщет. И поймут, и простят.
- Михаил Андреевич, - спросил я Глузского, - а есть у вас такая роль, в которую было вложено больше всего сердца, личных переживаний, которую вы, если так можно сказать, ждали всю жизнь?
- Да, если актер профессионально относится к своей работе, то для него любая роль является той, которую ждал всю жизнь. Но если говорить о роли, которая стала значительной в моей творческой биографии, так это судьбы двух солдат. Через них я хотел передать зрителю обобщенную душу русского человека. В фильме Озерова "Освобождение" я снимался в роли сапера Ряшенцева. Это очень маленькая роль и необыкновенно трогательная - мой герой после боя несет на руках раненую обезьянку. Но она стала порогом к роли дяди Вани в фильме Губенко "Пришел солдат с фронта". Сапер Иван Степанович Меньшиков стал для меня воплощением советского солдата, которому маршал Жуков посвятил свои "Воспоминания и размышления". Этот человек где шагами, а где на животе вымерил все четыре года войны, терял на этом пути сослуживцев и друзей, метил этот путь могильными холмиками одиночных и братских могил. Смерть кружила над ним днем и ночью, дышала в лицо и, казалось, выпила до капельки его душу, оставив только злобу и ненависть. А мой герой через эту вселенскую боль сохранил в себе и честь, и доброту, и способность заботиться не столько о себе, сколько о других обездоленных, способность творить для людей и для своей страны добрые дела. Вот это, на мой взгляд, не показная, истинная любовь к Родине. Истинный патриотизм! Любимая фраза Ивана Меньшикова: "Нам еще во всем повезло!", которую он часто повторял другому солдату, стала моей любимой присказкой. Жизнь, которая у нас за плечами, была порой трудной и очень опасной. Но нам действительно во всем повезло, потому что в этой жизни было достаточно много незабываемых, неповторимо прекрасных мгновений.
- Анатолий Дмитриевич, - обратился я к Папанову, - а как вы относитесь к тому, что командиры воинских частей, когда вы приезжаете на творческую встречу, докладывают вам не иначе, как генералу Серпилину? Это что, некое продолжение игры, театральное действо, инерция обаяния кинообраза или нечто иное?
- Я бы мог отшутиться: мол, такова природа искусства. Но ты, мой друг, сегодня задаешь нам с Михаилом Андреевичем серьезные вопросы. В начале войны взвод, в котором я служил, попал в жуткую переделку. Из сорока пяти человек осталось всего двенадцать. Это была война, на которой все случается - гибли целые армии. Но мне до сих пор кажется, что если бы наши командиры проявляли чуть больше нежности к людям, не щадили их на учении и на отрывке окопов в полный профиль, проявляли жесткость при проверке "секретов" и при маскировке позиций и берегли, поднимая в атаку, наш взвод можно было полностью сохранить. Когда мне предложили сыграть комбрига Серпилина, я хотел сразу отказаться. Ведь мой боевой опыт ограничивался сержантским кругозором. Поскольку время для ответа было, перебрал в памяти все, что видел и чем переболел на фронте. И вдруг сделал для себя открытие, что все, кто воевал, хотели видеть в своих командирах не менторов на катурнах, а обыкновенных человеков. Близких, душевных, знающих цену каждому своему подчиненному. У Серпилина поломанная судьба, но это цельная, обаятельная натура. И когда меня в военной среде даже сегодня воспринимают как командира-мечту, говорят мне: "Товарищ генерал", у меня эти слова мгновенно трансформируются в признательную оценку: "Вы показали своей работой, каким должен быть командир. Мы будем стремиться к этой высоте, спасибо вам!" Мы же, Аркашенька, люди публичной профессии, и оценка зрителя - наш главный критерий.
- Значит, ваша самая любимая роль - Серпилин?
- Что ты! - засмеялся Папанов. - Самая любимая и самая обаятельная роль, когда я произношу сакраментальную реплику: "Ну, заяц, погоди!" Если меня приглашают на студию озвучивать очередную серию, это праздник души. Я там часами валяюсь от смеха. И больше всего боюсь, что этот Котеночкин остановит сериал. Я тогда самого схарчу вместо зайца. По сути мне ближе характерные роли. Серпилин меня измотал. Я перед каждым дублем мучительно анализировал уже сделанное, искал для этого человека какую-то внутреннюю динамику, перед зеркалом тренировал жесты, взгляд, пробовал различные интонации. Я не имел права сфальшивить в чем-либо. Было столько вложено сердца, переживаний и сомнений, что я после съемок чувствовал себя больным. А вот в роли доморощенного бандюги из фильма "Бриллиантовая рука" я купался, как в теплых волнах Черного моря.
Поскольку на Кировском проспекте возле киностудии стоянка не разрешалась, мы заехали во двор "Ленфильма". Папанов посмотрел на часы и сказал, что сходит на студию в разведку. Глузский предложил посидеть на скамеечке. Позвал и водителя: дескать, пусть мотает на ус, пока безусый...
- Кино в неоплаченном долгу перед такими ребятами,- заговорил Михаил Андреевич. - Если роль офицера - там есть какая-то биография, драматургия. А как солдат - одна функция. Впрочем, и послевоенные генералы в кино на одно лицо. Сплошная монументальность. Неужели в армии нет достойных образов и проблем? Быть такого не может! Вы же знаете армию, напишите острый сценарий, нас с Анатолием Дмитриевичем пригласите.
- Я ему предлагал сыграть в моем фильме генерала. Отказался. Говорит, что после Серпилина не имеет права опускать планку.
- Если Толя так сказал, значит, роль получилась слабоватой.
- А какого бы вы хотели сыграть современного военачальника?
- Веселого! Чтобы авторитет у него был по делу, по знаниям. А в жизни...Чтобы тосты умел говорить, как мой герой в "Кавказской пленнице", чтобы женщин любил, анекдоты рассказывал, розыгрыши друзьям устраивал, умел дорожить честью и Родине служить.
- А вам самому, Михаил Андреевич, не хочется снять фильм?
- Иногда такая мысль посещает, особенно когда сталкиваешься с беспомощным режиссером. Но я отчетливо понимаю, что еще далеко не исчерпал свои возможности в актерской профессии.
Когда вернулся Папанов, что "Его светлость задерживается", я предложил актерам покататься по городу. В Ленинграде были на пике белые ночи, могла получиться славная прогулка. Но мои гости решительно отказались: "У нас свидание с дамой, а мы, Аркашенька, джентльмены..."
- Анатолий Дмитриевич, Михаил Андреевич, ответьте мне еще на один вопрос... Вы оба народные артисты СССР, лауреаты всевозможных премий, вас знают во всем мире, а уж в своей стране вашей популярности нет границ. Что вы чувствуете под грузом такой славы?
- Слава, Аркашенька, большое богатство, - сказал Папанов, - оно не обеспечено золотым запасом. За "бугром" артисты такого уровня, как Михаил Глузский, купаются в роскоши. А нам и так еще во всем повезло. Я правильно сказал твою реплику, Миша?
- Правильно. Хотя, когда я с авоськой стою в очереди за картошкой, а за спиной называют мою фамилию и шепотом жалеют меня, становится стыдно. Не за себя, конечно... А что до профессии нашей, мы в меру отпущенного нам Богом таланта служим людям. И они нам платят своей искренней любовью. А это, поверьте, дорогого стоит. Так что мой сапер Меньшиков глубоко прав - нам еще во всем повезло.
Когда мы прощались, Папанов обнял меня за плечи и доверительно попросил:
- Ты свой блокнот спрячь подальше. Не пиши о нашей встрече. В газете обязательно что-нибудь переврут, а нам потом неловко будет. Договорились?
Я пообещал Анатолию Дмитриевичу и Михаилу Андреевичу выполнить эту просьбу. И слово сдержал, хотя блокнот с записями хранил бережно. Сначала не стало Папанова. Теперь от нас ушел Михаил Глузский. Это печальное обстоятельство освободило меня от обета молчания, и я предлагаю свои заметки о той памятной встрече с великими актерами современности читателям.