От Artem Drabkin Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 17.03.2015 13:39:51 Найти в дереве
Рубрики WWII; Память; Версия для печати

Вопросы к пехотинцу 457го пехотного полка, 257й пехотной дивизии

Добрый день,

Начинал во Франции, но особенно интересует лето 41-го. Он довольно скупо рассказывает, хотя память отличная

Ночью 22 июня нас вывели на исходную позицию на берегу Сана. Нашей дивизии ставилась задача захватить мост в районе Радымно а также занять плацдарм протяженностью в 12 километров – по шесть километров справа и слева от моста. Наступило тревожное ожидание: на берегу не имелось ни малейшей возможности для маскировки – заметят ли русские наше сосредоточение, успеют ли подготовиться к «приему»? Переправа – переправлялись в резиновых лодках – прошла, против всякого ожидания, без каких-либо осложнений. Одному мне, наверно, не повезло: выбравшись из лодки, оказался по пояс в воде. Однако, стоило нам высадиться на другом берегу, как раздались сначала одиночные выстрелы, а, вслед за тем, поднялась бешеная стрельба.
В Высоцко (сейчас Польша), на русском берегу Сана, находилась унтер-офицерская школа (школа младшего комсостава) в размере примерно батальона. По рассказам, накануне там справляли какой-то праздник, ранним утром 22го все они были еще поголовно пьяными. Не берусь утверждать, что это правда, но дрались они отчаянно. Особенно много неприятностей доставили нам стрелки, засевшие на деревьях. Им удалось здорово потрепать приданную нам роту горных стрелков: в ней были большие потери. Если бы не помощь нашей артиллерии, постепенно подавившей очаги сопротивления, мы бы там надолго застряли.
Два дня мы продвигались вперед, не встречаясь с противником, пока, наконец, 25го июня, у Яворова (Яворув – польск., Яворив – Украина, Львовская область), русские не попытались нанести контрудар. В бою принимали участие и танки, тогда мы впервые увидели их. Нам удалось отбить атаку, в то же время, мы еще раз столкнулись с тем, как жестко и решительно способны биться русские – с французами никакого сравнения. В последующие дни мы шли вперед, не сталкиваясь с серьезным сопротивлением. Надо признаться, я тогда поверил тому, что нам говорилось: мы проходили казарму за казармой, палаточный городок за палаточным городком – по всему было видно, что здесь сосредотачивались огромные силы. С какой целью? Ответ напрашивался сам собой. Стало быть, прав фюрер, думал я, нанеся упреждающий удар.

Как быстро шли, по 40 – 50 километров в день?
Какое там, по 10-20, не больше. Шли очень осторожно. Впереди разведка. К тому же, хотя крупных боестолкновений не случалось, мелкие стычки, зачастую очень ожесточенные, происходили постоянно. Сюрпризы подстерегали нас в необозримых пшеничных полях, служивших укрытием для вражеских снайперов. 30 июня в бою у Городка ( Львовская область, польское название – Грудек) был полностью уничтожен один из взводов 2й роты 457го полка. Позднее мы наткнулись на десять трупов наших солдат, в спины им были воткнуты их собственные карабины со штыком.
9го июля мы вышли в район к югу от Рогатина (Ивано-Франковская область, Украина). Здесь на какое-то время пришлось остановиться: из-за проливных дождей дороги размыло, мы буквально утонули в грязи.

Как встречало местное население?
По-разному. В местах, покуда нетронутых войной, очень даже восторженно: нам совали продукты, полные лукошки ягод, нас поили молоком. В тех же селениях, по которым война успела пройтись, люди больше прятались. Они уже не доверяли никому. И всего боялись.
13го июля мы миновали Бучач (Тернопольская область Украины) и, проделав примерно 400-километровый маршрут, вышли 15го к старой советско-польской границе по реке Збруч в районе Скалы-Подольской (Тернопольская область Украины). Здесь наши обозные повозки, скверно зарекомендовавшие себя в распутицу, заменили телегами. Дожди прекратились, взошло солнце и – что поразило меня тогда – земля в мгновение ока не только высохла, но и растрескалась от зноя. Дорогой утопали в клубах пыли. Мы шли теперь по украинским колхозам. В одном из них, в сельском магазине, наткнулись на груду упаковок с – как мы предполагали – чаем. Заварили «чай», а это оказалась махорка, популярный в России сорт табака. Не лучше удался нам и другой напиток. В Скале обнаружилась цистерна с чистым спиртом. Хотели изготовить яичный ликер – не вышло: яйца в спирту моментально сворачивались.
21го июля миновали укрепленный район, т.наз. «линию Сталина», выйдя к Бугу в районе Тульчина. Здесь мы впервые встретились с союзниками, венгерской моторизованной частью.
От Тульчина двинулись к Умани. Помимо непрерывных стычек на земле, нам в эти дни сильно досаждала русская авиация. Во время одного такого налета был ранен мой командир роты оберлейтенант Мюллер. 2го августа было завершено окружение русских под Уманью. Однако, 6 – 7го августа части окруженных удался прорыв из котла. Наша дивизия потеряла при этом 600 человек убитыми и ранеными. Котел ликвидировали 8го августа. В плен попали сто с лишним тысяч солдат противника, командиры 6й и 12й армий. Были взяты огромные трофеи: свыше трехсот танков, более восьмисот орудий.
Дальнейший путь вел нас к Днепру. Пройдя к северу от Кременчуга, мы вышли к реке по обе стороны Новогеоргиевска (с 1961 года на дне Кременчугского водохранилища), сменив союзников, итальянскую дивизию. Несколько дней провели, можно сказать, на отдыхе: если не считать беспокоящего огня русской артиллерии, на берегу царило затишье. К тому времени уже были созданы плацдармы в районах Запорожья и Днепропетровска, нам предстояло завоевать собственный, к западу от Кременчуга. Переправа началась в пять утра 8го сентября. Огневую поддержку обеспечивали батареи Nebelwerfer'ов (реактивные минометы, русские прозвища «ишак», «Ванюша»), стрелявшие зажигательными снарядами. Сидя в лодках, мы могли наблюдать – по дымовому следу – полет каждого снаряда. Душераздирающе завывая, они проносились над нами, чтобы с оглушительным грохотом разорваться на другом берегу. Там все пылало, как в аду. Резким контрастом к картине разыгравшегося светопредставления выглядела неподвижная фигура сапера на носу нашей лодки – тот преспокойно попыхивал трубкой, словно ничего особенного не происходило. Признаюсь, я тогда сильно позавидовал такому самообладанию.
Из-за мелководья нас высадили в десятке метров от берега. Дальше двигались по колено в воде. Я находился в первом атакующем эшелоне. Увиденного не забыть никогда. Гарь постепенно рассеивалась и в дыму стали возникать шеренги красноармейцев, совершенно оглушенных, обалдевших, с поднятыми руками. Одна за другой, одна за другой... – зрелище было воистину сюрреальным. Мы не успевали отправлять пленных к лодкам для переправы на другой берег. Высадка прошла без единого выстрела.
Все изменилось на подходе к лежавшей неподалеку деревне Кривуши (Кременчугский район Полтавской области, Украина). Ее пришлось брать в ожесточенном ближнем бою, тут у нас были серьезные потери. На следующее утро мы достигли Мудровки (ныне не существует, затоплена в 1961 году, жителей переселили), где лежали под шквальным огнем русской артиллерии. Отсюда, при поддержке танковой группы Клейста, проделали марш до Семеновки (райцентр Полтавской области). В этом местечке, как нам объявили, мы останемся на три дня. Раз так, я отдал свое давно нестиранное белье украинке, у которой остановились на постой. То же сделали и остальные солдаты. Белье не успело просохнуть, как в 11 часов вечера нас подняли по тревоге. Ничего не оставалось, как запихать его в ранец мокрым. К тому времени, когда у меня, наконец, дошли руки раскрыть ранец, оно уже покрылось плесенью.
Нам предстояло форсировать реку Сула (приток Днепра), достаточно серьезную водную преграду. 17 сентября в 5 часов 40 минут утра началась переправа. В темноте мы по ошибке высадились на острове посреди реки. Пришлось опять садиться в лодки. Благодаря этому недоразумению нас обнаружили. Поднялась чудовищная пальба. Завязался жестокий ближний бой, переходивший в рукопашную. Русские дрались до последнего, в плен практически никто не сдавался. Своими глазами видел, как один из них, притворившийся мертвым, выстрелил в спину нашему солдату. Население пряталось по погребам. Сделав позднее зачистку, мы выловили в них нескольких красноармейцев, пытавшихся укрыться среди гражданских.
И вновь марш, длиной почти в 130 километров. Киев и Полтава пали. Котел под Киевом – это горящие деревни и стога сена в полях, груды искореженной техники на дорогах, нескончаемые колонны пленных. В одной деревне нам без боя сдалась группа красноармейцев, вырезавшая своих комиссаров.
Откуда ты знаешь, что это они их вырезали?
Ну а кто же еще? Наших до того в деревне не было. Да и если бы с комиссарами расправлялись немцы, они бы их расстреляли. Те же были зарезаны, как свиньи.
Кстати, и в вермахте нечто подобное случалось. У нас был т.наз. штрафной батальон 500, куда попадали и офицеры, конечно, разжалованные. Мне не раз приходилось слышать истории о том, как штрафники, перебив командиров, перебегали к противнику. Так что подобные вещи происходили по обе стороны фронта.
Были ли эти сдавшиеся в плен русские солдаты штрафниками?
Не знаю.
Всеобщее любопытство вызывали т.наз. Flintenweiber («флинтенвайбер», букв. «ружейные бабы»), солдаты в юбках, встречавшиеся среди пленных. Про них ходила слава, они дерутся фанатичней мужчин.
Говорят, с ними в плену обходились особенно жестоко: мучили, насиловали...
Никаких насилий я подтвердить не могу. Конечно, сбегались поглазеть на них – для нас это было дико, ведь в вермахте такого не было, чтобы женщины воевали с оружием в руках. Но насиловать... У нас и командиры ничего подобного не допустили бы: в нашей Берлинской дивизии прусские традиции воинской чести имели силу закона.
А как соотносится с этими традициями расстрел пленного, о котором ты же и рассказывал?
Ну, конечно, всякие у нас были, в том числе, и среди офицеров. Но не они задавали тон.
22 сентября нас вновь отправили на марш. На сей раз в сторону Миргорода. Установилась осенняя распутица. Шли чуть не по колено в грязи. Страшно мерзли: теплого обмундирования у нас не было. 30 сентября достигли Полтавы, первого города, вообще заслуживавшего этого названия: каменные двух- и трехэтажные дома, тротуары и улицы, как и должно быть, вымощены. От горожан осталось жалкое впечатление: нищие, оборванные, голодные. Дальнейший путь вел на Красноград (Харьковская область, Украина) через Максимовку (Кременчугский район Полтавской области, Украина). В Максимовке, 2го октября, выпал первый снег. В Краснограде, в первый же день, я почувствовал себя плохо. Полковой врач поставил диагноз: желтуха. Из перевязочного пункта меня отправили в лазарет в Кременчуге.
Там я пробыл до 15го, впервые увидев большой лагерь военнопленных со всем убожеством, царившем внутри. Было жутко холодно. Больной, замерзающий, я, в то же время, был счастлив выбраться хоть на время из этой передряги, да еще без единой царапины. Радости не было границ, когда оказалось, что лечить будут на родине. Посадка в санитарный поезд проходила на другом берегу Днепра, так как мост покуда не был восстановлен. По большей части в поезде перевозились тяжелораненые – ходячие больные, вроде меня, разместились по четыре человека в обычных купе. Здесь царило праздничное настроение, его не могли испортить даже вши: большую часть времени мы убивали на то, чтобы давить их. Оставили позади Лемберг, Кракау, генерал-губернаторство. И вот, наконец, рейх. 20го октября остановка в Рейхенберге, в Верхней Лужице (Оберлаузиц – нем.). Приехали.

Под шумящие колеса песня девки горяча