глава 56
56
Опять отступаем, чтобы где-то там поредевшим полком встретить новую
атаку.
Утомительное продвижение по лесам, болотам, мимо бедных деревень
осталось позади, ночью мы вышли на твердую мощеную дорогу. На булыжнике
железные ободья орудий начали оглушительно грохотать, нарушив тишину
российской ночи конца июля, потому что позади уже не слышно взволнованного
клокотания фронта. Только все небо на западе багровое от зарева пылающих
деревень.
Шагаем вслед за своими орудиями. Еле живые от усталости, в ноздрях
походная пыль и горький запах дыма. Идем освещенной заревом мягкой ночью,
среди пыли и грохота, но когда в минуты отдыха закуриваем на обочине,
слышно, как в росной траве совсем по нотам мирного времени пиликают
неутомимые кузнечики. Как... наверно, дома, где-нибудь на лугу.
Не мы одни движемся по этой булыжной дороге. Мы идем оттуда, но и
_туда_ идут. Время от времени из сумерек нам навстречу выходят спешащие на
фронт воинские части, чтобы еще до зари прибыть на место. Сперва на
грузовиках рота саперов, за ними противотанковый дивизион. С иголочки
новые, с резиновыми скатами сорокапятимиллиметровки, но на конной тяге,
как и наши. Упряжки движутся рысцой, солдаты бегут с ними рядом, держась
рукой за постромки или за передки. Это не только что сформированная часть,
нет, это ребята срочной службы, они уже свое хлебнули, как и мы, сразу
видно. О да, вам нелегко придется... Наверняка уже сегодня увидите немало
огня и крови...
Потом на какое-то время дорога пустеет.
Сапоги стучат по булыжнику, шпоры позвякивают.
Как-то само собою мы переходим на ритмичный шаг по камням, потом как-то
незаметно начинаем шагать в ногу, и тут Рууди вдруг затягивает строевую
песню.
Боже мой, в самом деле, ведь уже целую вечность мы не раскрывали рта! И
в тот же миг сквозь душную, пропахшую гарью ночь из множества глоток
понеслось:
Одна красотка молодая
влюбилась крепко в пушкаря.
Правда, то была еще сразу после призыва выученная, старая наивная
солдатская песенка, но в ее мелодии и особенно в припеве бесспорно есть
что-то лихое. И мы все почему-то почувствовали, что в нашем пении
сегодняшней ночью есть какой-то особый смысл, хотя мы промаршировали уже
столько дней и ночей. К черту треклятую войну, дурацкие марши и
отступления, ведь где-нибудь, когда-нибудь будут нас ждать любимые
девушки, молоденькие и хорошенькие. Если не дождутся прежние, ничего,
найдем других. А если нас отправят на тот свет, так все-таки они когда-то
были у нас - в Тарту или Таллинне, Нарве или Вильянди, и этого не сможет
отнять у нас даже смерть! И, вообще, наперекор всему сейчас мы еще живы и
не желаем идти словно выхолощенные бараны!
Орем во всю "мощь своих легких, как бывало когда-то после учений,
маршируя в казармы.
Из полумрака навстречу нам шагает враскачку колонна пехоты.
Поравнявшись с ней, ступаем особенно четким, грохающим шагом и, как
полоумные, выкрикиваем:
А в деревне ждет меня девчонка,
словно нежный розовый цветок -
лишь ее люблю на целом свете,
только к ней тоска моя летит.
Головы пехотинцев невольно делают "равнение налево". Хмурое, усталое
выражение сменяется любопытством: гляди, какой-то никому не известный,
потрепанный в боях полк, в пыли и поту, а - поет! На странном языке и
совсем незнакомую песню.
Проходит последний взвод батальона, впереди совсем молоденький
лейтенантик. Пронзительно, как молодой петушок, он кричит: "Строевым!
Равнение налево!" Рука нашего командира поднимается для ответного
приветствия, а мы выпячиваем грудь и, как чудесное откровение, выкрикиваем
уже сотни раз пропетые слова.
С уважением
