|
От
|
Юрий Житорчук
|
|
К
|
БорисК
|
|
Дата
|
21.05.2010 17:20:24
|
|
Рубрики
|
WWII; 1941;
|
|
Re: Вопрос БорисуК...
В начале комментарий к соображениям Lev, относящимся к Вашей книге.
>А знал ли Жуков, когда началась война? Точнее – время вторжения вермахта на территорию СССр?
>Судя по его мемуарам (см. с. 17-18 книги), не знал (и куда смотрели редактора и «консультанты»?). Надо было бы им взглянуть на оперсводку № 1 Генштаба - боевые действия на суше начались в 4.00 (моск).
А, ведь похоже, что Жуков намеренно исказил время начала немецкого вторжения. Итак, Жуков пишет:
«В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города.
Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).
— Кто говорит?
— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
— Что? Сейчас?! — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.
— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война».
Казалось бы просто описка. Но без этой «описки» полностью проваливается следующий тезис Жукова:
«В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.
И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку.
Мы доложили обстановку. И. В. Сталин недоумевающе сказал:
— Не провокация ли это немецких генералов?
— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация... — ответил С. К. Тимошенко.
— Если нужно организовать провокацию, — сказал И. В. Сталин, — то немецкие генералы бомбят и свои города... — И, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом.
— Надо срочно позвонить в германское посольство, — обратился он к В. М. Молотову.
В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения».
Ведь если бы Жуков написал, что сообщения о бомбардировках советских городов к нему начали поступать в 4.20-4-30, как это и следует из оперсводок, то Сталин, разбуженный звонком Жукова, никак не мог быть в своем кремлевском кабинете в 4.30 утра. Для этого ему было нужно время порядка часа. Это полностью согласуется с записью в журнале приема посетителей Сталиным 22 июня – приход Молотова, Берия, Тимошенко, Мехлиса и Жукова зафиксирован в 5.45.
Однако к моменту входа Жукова в кабинет Сталина Молотов уже встретился с немецким послом и вопрос о том, с чем мы имеем дело: провокацией или агрессией - уже перестал существовать, поскольку немцы в 5.30 объявили нам войну.
Конечно, со временем начала совещания 22 июня маршал в своих «Воспоминаниях и размышлениях» вновь мог «случайно» описаться, но вот начать разговор со Сталиным до прихода Молотова с приема Шуленбурга Жуков ну никак не мог. А это в свою очередь означает, что все приписываемые Жуковым Сталину слова относительно того, что мы якобы имеем дело с очередной немецкой провокацией, не более чем напраслина, рожденная во времена разоблачения культа личности.
>>Это понятно. Непонятно другое, почему Жуков зная о необходимости не поддаваться на провокации, тем не менее, санкционировал открытие огня? Значит, он с подачи Октябрьского воспринял ситуацию не как провокацию, а как нападение немцев на СССР. Кроме того это означает, что Сталин на совещании 21 июня не запрещал открытие огня в случае, если выяснится, что немцы совершили нападение. А, следовательно, неверен Ваш комментарий:
>>(нарком был уверен, что уж на этот раз он получит санкцию вождя на приведение войск в боевую готовность. После указания Сталина ни в коем случае не поддаваться на возможные провокации он вряд ли решился бы так просто дать Кузнецову разрешение на применение оружия. – Авт.)
>Комментарий неточен. Директива №1 не запрещала применение оружия, хотя при этом она приказывала "не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения".
Т.е. теперь Вас надо понимать, что при разговоре с Кузнецовым вечером 21 июня Жуков вполне мог санкционировать применение оружия, не спрашивая при этом разрешения Сталина?
А определять с чем КА столкнулась, с провокацией или нападением должен был не Сталин, а Жуков совместно с Тимошенко. С этим Вы тоже согласны?
Это значит, что Жуков в своем докладе 1956 года сознательно говорил неправду, когда утверждал, что якобы:
«До 6 часов 30 мин. он (Сталин, - Ю.Ж.) не давал разрешения на ответные действия и на открытие огня, а фашистские войска тем временем, уничтожая героически сражавшиеся части пограничной охраны, вклинились в нашу территорию, ввели в дело свои танковые войска и начали стремительно развивать удары своих группировок».
>Но очень характерно, что он сделал это только после согласования своего решения с Тимошенко. Показательна и сверхосторожность Октябрьского, который своевременно получил приказ своего наркома о переходе на оперативную готовность №1, прекрасно знал, что делать, но все равно предпочел перестраховаться и получить дополнительное "добро" от высокого начальства. Это все иллюстрации вреда, который принесла формулировка Директивы №1 "не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения".
И в чем конкретно в случае с Севастополем выразился этот вред, не подскажите?
Нанесла ли формулировка Директивы №1 о провокациях вред в боях приграничной зоны? Реально нет, поскольку просто не успела дойти до войск.
Тем не менее, в боевом донесении № 001/оп Минск 22.6.41 4.20 в Генштаб Климовских докладывал:
«Пятое. Приказано поднять войска и действовать по-боевому».
Заметьте, этот приказ был отдан в 4 часа 20 минут! Так что никакого влияния формулировки о провокациях на реальный ход боев не прослеживается, и не надо из них делать страшилку.
Однако здесь надо бы вспомнить о Иссорсоне и о позиции ГШ в вопросе начальном периоде войны. Вы в своей книге об этом писали, но при анализе первых дней войны об это важнейшем факте почему-то напрочь забыли, хотя без него просто невозможно понять причин катастрофы, постигшей КА в первые дни войны.
Ведь по представлениям ГШ о начальном периоде в первые дни войны не могли происходить крупные боестолкновения с противником, поскольку сосредоточение противника в непосредственной близости от границы должна была бы выявить разведка. А этого выявлено не было. Ведь из 53 дивизий, переброшенных к нашим границам в течение месяца до начала войны, наша разведка усмотрела только 14 дивизий. Т.е. в явном виде проморгала сосредоточение и развертывание вермахта.
Поэтому и ГШ, и Сталин считали, что 22 июня немцы только начнут свое развертывание и при этом немецкая авиация предпримет попытки сорвать сосредоточение наших дивизий, а ограниченные силы первого эшелона немецких войск попытается захватить плацдармы, необходимые для организации последующих ударов по нашей территории.
А поскольку крупных сражений в первые дни войны не ожидалось, то не ожидалось и крупных потерь. В реальности же все было совсем по-другому. И вина в этом стратегическом просчете полностью лежит на ГШ.
С уважением, Юрий Житорчук