Современность; Спецслужбы; Политек; Искусство и творчество;
Re: Интервью с
Что пишет Квачков о Кляйне
Другая удивительная встреча у меня была с Кляйном, израильским полковником. Открывается дверь камеры, заходит пожилой человек 65 лет, бритый наголо. Согласно тюремному ритуалу предлагаем чай, а он по-русски ни в зуб ногой, ничегошеньки не понимает. По-русски ни слова, но ведь и по-английски так себе. Чистокровный еврей-израильтянин. Я предлагаю "a cup of tea". И тут его прорывает: девять месяцев не мог ни с кем поговорить. Спрашиваю: ты кто? — Полковник. — Чего? — Израильской армии. Перевожу камере. "Они что, издеваются, Васильич?! — взревел Женька-разбойник. — Хотят, чтобы мы с ним тут же разобрались?" "За что закрыли?" — спрашиваю. Отвечает: готовил в Колумбии полувоенные иррегулярные формирования для борьбы с наркомафией, наступил на хвост ЦРУ, которое полностью контролирует там ситуацию. Американцы его тут же подставили: мол, не лезь не в своё дело. Если верить Кляйну, контрабанда кокаина из Колумбии полностью лежит под американскими спецслужбами. Я говорю: враг ЦРУ — мой друг, иди сюда! И всё, на этой теме мы с ним сошлись.
У нас над столом — полочка с иконами, присланными с воли: Господь, Пресвятая Богородица, преподобные Сергий и Серафим, Государь Николай II с семьей, преподобный Иринарх Борисоглебского монастыря, благословлявший Минина и Пожарского. Перед приемом пищи всегда "Отче наш", осеняю крестом наши миски. Как-то читаю молитву, а он на Христа показывает: "He is jew!". Я ему: он не jew, а Богочеловек и никакой национальности не имеет. Ладно, говорит, проси Иисуса и за меня тоже. Наступила суббота, шабат по-ихнему. Как обычно, делаем генеральную уборку. Гадаем: будет мыть или не будет? Он: "I'm religious man, but not fanatic. I'm not shit", — то есть: "Я верующий человек, но не фанатик в чёрной кипе. Я не дерьмо". Настоящий полковник.
Обсуждаем ситуацию на Ближнем Востоке. После моих слов, что Израиль — еврейское нацистское государство, неделю со мной не разговаривал. "I'm not Nazi!". А кто же ты, интересно? "Я нормальный человек. Я израильтянин!". Пришлось две недели разъяснять ему разницу между гражданством (израильтянин), национальностью (еврей) и верой (иудей), а то никак не мог понять еврейский вопрос.
Образование у него западное, так что всю эту Болонскую систему я три месяца наблюдал в упор. То, что ему положено знать по специальности, знает. Обо всем остальном самое смутное представление. Но в конце-концов договорились до того, что Израиль спасется, если станет христианским православным государством. "I agree!" — согласен.
В мировоззренческих вопросах, кроме своей книжечки Шулхан Арух, которая была с ним, — ноль. Вначале пытался убедить меня, что всплеск антисемитизма в России якобы связан с усилением роли российской исламской общины. Тогда стал показывать ему всех лиц еврейской национальности (кого знаю) на телеэкране. Вначале это ему даже нравилось, наверное, льстило самолюбию. Потом стало доходить, чем может закончиться для простых евреев в России засилье его соплеменников. Мои комментарии, в конце концов, закончились его резонным вопросом, почему русские всё это терпят. Мол, если бы у нас, в Израиле, русские только попытались так себя вести, их сразу же поставили бы на место. Я сослался на то, что русские долго запрягают… После месяцев общения, безусловно, считая палестинцев нашими союзниками в борьбе с международным сионизмом, я вынужден был оценить в израильском полковнике Кляйне мужество солдата, защищавшего свою страну и ощутившего предательство своего правительства.
И что Кляйн о Квачкове :)) http://www.jewish.ru/israel/press/2008/04/news994261427.php Тюрьма, в которой я сижу в Москве, — транзитная, «Зона 4». У меня есть только самые положительные слова по отношению к персоналу. С того момента, как я был принят, ежедневное отношение было абсолютно достойным — без высокомерия, со взаимным уважением. Вышестоящие надзорные инстанции навещают меня очень часто, появляются даже в воскресные дни, следят за происходящим. А вот еда — ниже всякой критики. Три недели я ел только хлеб, лук и чеснок, поскольку не ем трефного. Только после трех недель заключения мне открыли счет в ларьке. Сейчас, можно сказать, все в порядке — на том уровне, на каком это вообще возможно в тюрьме. Отношения между заключенными сердечные, люди помогают друг другу, и кроме одного дураковатого офицера, с которым у меня были словесные перепалки и от которого меня в конце концов отделили, у меня не было никаких претензий.
