Еще из воспоминаний бабушки. И здесь тоже - немецкие пропагандисты?
(Лучшей подругой ее была еврейка Нина Франкфурт. Тетю Нину я еще успел застать живой в Зернограде.
Но глаза у людей тоже есть, и видят они всякое.)
<...>В октябре 1941 г. немцы заняли Ростов-на-Дону и продержались там неделю. Настроение у людей на Артеме было очень тревожное.
Однажды в сентябре отец [Отец бабушки был директором школы. - Георгий] пришел из школы домой и стал рассказывать, как преподаватель химии, Израиль Зиновьевич, очень волновался и спешно собирался в эвакуацию. Все остальные учителя оставались на месте, а он говорил им (с характерной интонацией): «Вы понимаете мое положение, вы понимаете мое положение?» Папу это особенно возмущало, и он говорил: «Хорошо, если "такое положение", так иди и защищай свою семью! (у И. З. была русская жена и ребенок) Почему надо ехать вглубь страны, а все остальные должны оставаться здесь?»
Занятия в школе были очень нерегулярными, из-за положения на фронте (хоть немцев и выгнали из Ростова, но Таганрог остался у них надолго). Часто мы не посещали школу по 2-3 недели. Я училась в 3-й смене и домой возвращалась поздно.
Однако в мае 1942 г. экзамены прошли нормально. Мы сдали за 9-й класс, и учеников 7-10 классов послали на прополку хлеба в Обливский район (ближе к Сталинграду). На Артеме остались папа, Бабура, Женя с Галей. За то время, пока я была в колхозе, Женя с Галей сумели уехать в Туапсе.
Нас распределили по разным колхозам. Всего было человек около 200. В нашей группе было 15 человек, нам достался самый дальний колхоз.
Положение на фронте ухудшалось. Среди учеников началась паника. Многие, в т. ч. 4 девчонки из нашего колхоза, решили уходить домой. Я тоже пошла, но вернулась с дороги — и правильно сделала.
В колхозе началась подготовка угона скота. Нам выделили огромную арбу и пару быков. С питанием стало гораздо хуже. Мы были полуголодные.
У какого-то поселка мы остановились и решили попытать в нем счастья — может, кто-нибудь даст поесть. Когда подошли к одному дому, учуяли аромат свежего хлеба и жареных пышек на масле. Мы вошли в дом и попросили еды, сказав, что из города Шахты. Нам ответили, что у них ничего нет, и добавили «идите с богом» — а в то же время в доме были горы жареных пышек и булки свежего хлеба. Мы разозлились и говорим им: «Немцев ждете?» А они: «Катитесь подальше». Мы вышли и увидели, что в грядке у них морковь. Я наклонилась и выдернула морковь, а хозяин дома меня хлестнул кнутом по спине.
Так мы ехали на арбе до железной дороги (ст. Абганерово) неделю.
И вот тут мы опять решили поехать домой, а не вместе с колхозом. Мы увидали груженный углем эшелон, направлявшийся к Ростову в сторону Зимовников. Ехали мы сутки на угле. Когда мы уже доехали почти до Зимовников, то услышали грохот боя. Фронт был близко. Пока мы решали, как быть, паровоз развернулся и пошел. Мы думали, что он потащит эшелон обратно, но машинист, видимо, решил удрать сам. Тогда мы побежали к паровозу и успели на ходу в него влезть. И так мы поехали в сторону Сталинграда. Чтобы ночью не заснуть и не упасть, мы пели песни: «Давай закурим», «Вставай, страна огромная» и др.
На какой-то станции, где было достаточно много эшелонов, мы увидели эшелон с ранеными, возвращавшийся с фронта в Сталинград. Мы, недолго думая, сели на одну из открытых платформ с легкоранеными. Через некоторое время появился начальник этого эшелона и стал на нас кричать: «Кто такие? Откуда здесь взялись?» — и стал требовать, чтобы мы сошли. Но мы отвернулись и сделали вид, что не слышим. Он покричал и махнул рукой.
Еще на одной станции случилось вот что: остановился наш эшелон, а на соседних путях — встречный, из Сарепты. В пульмановских четырехосных вагонах ехали эвакуированные, достаточно комфортно. Тот вагон, что был против нас, и два других рядом, были заняты евреями. Целые семьи. В дверях стоял мальчишка лет тринадцати, мы с ним заговорили. Он охотно стал рассказывать, как их бомбили в Сарепте. А девчонки из семей эвакуированных стали весело разговаривать с ранеными, о том, что гитару с собой взяли и пр.
На какой-то станции с нами сел солдат-еврей. Мы с ним разговорились, упомянув и о том, что несколько дней почти совсем не если. Он в ответ похлопал по своему вещмешку и сказал — «а я запасся продовольствием». Тем разговор и кончился.
Из эшелона эвакуированных вышла пожилая еврейка с большим свертком и пошла к этому солдату. Протянула ему сверток и сказала: «Возьмите, ради бога, возьмите, здесь еда». Но, видно, мы так посмотрели в их сторону, что он смутился и стал отказываться. Мы ожидали, что он скажет: «Угостите девочек, они голодные». Но этого не случилось, и она ушла.
Вечером мы приехали в Сталинград. Помогали выгружать раненых. И абсолютно не представляли себе, что нам делать дальше. (О том, что Шахты взяли немцы, мы узнали еще до появления эшелона с эвакуированными.)
<...>
