Стрельба должна вестись пороховыми зарядами — громом и пламенем холостых выстрелов. Надо лишь выждать, чтобы придворная яхта «Царевна» отошла от клипера подальше.
Этот момент наступил:
— Начать салютацию. Первая — огонь!
Пушка, присев на барбете и откатившись назад, изрыгнула смерч пламени, а по волнам Большого рейда, догоняя царя и его семейство, закувыркался... снаряд.
Это видели все. Это видели и на царской яхте.
Фугасный снаряд летел точно в «Царевну».
Потом зарылся в море и утонул. Наступила тишина...
На фалах царского корабля подняли флажный сигнал:
— Спрашивают: ЧЕМ СТРЕЛЯЛИ? — прочел сигнальщик.
Все растерялись, кроме Чайковского.
— На фалах! — зарычал он, раздваивая бородищу.
— Есть на фалах! — отреагировали сигнальщики.
— Ответить: СТРЕЛЯЛИ ПРОБКОЮ.
— Вы с ума сошли, — перепугался командир клипера.
— Лучше сойду с ума, но в тюрьму не сяду...
Спрыгнув с «банкета», Чайковский добежал до носового плутонга и, свирепея, поднес кулак к носу старшего комендора:
— А ты что? Или с тачкой по Сахалину захотел побегать?
Потом — Коковцеву (бледному как смерть):
— Держать фасон! Пробку — за борт!
Коковцев схватил пробку и утопил ее в море.
— Открыть кранцы, — догадался Чайковский.
В кранце первой подачи, чего и следовало ожидать, не хватало снаряда. Как случилось, что прежде заряда вложили в пушку боевой фугас, — выяснять было некогда.
— В крюйт-камерах! — позвал Чайковский «низы».
— Есть крюйт-камеры, — глухо отвечали из погребов.
— Фугасный на подачу.
— Есть подача... — отозвались в «низах».
Коковцева била дрожь, Дело подсудное: будет виноват старший офицер, сорвут погоны с мичмана, а в действиях комендоров усмотрят злодеяние. От «Царевны» уже отваливал катер, там сверкали мундиры свиты. Сейчас начнется допрос по всем правилам жандармской науки — следовало спешить.
Петр Иванович, шагая между пушек, побуждал матросов:
— Торопись, братцы, чтобы кандалами потом не брякать...
Все делалось архимгновенно. На поданный из «низов» снаряд наводили «фасон» — кирпичной пылью и мелом, натирая фугас до солнечного блеска, чтобы он ничем не отличался от тех снарядов,что постоянно хранились в кранце первой подачи.
Матросы старались, работая как черти:
— Вашбродь, мы ж не махонькие, сами знаем, что по царям, как и по воробьям, из пушек никто палить не станет...
Горнисты снова исполнили «захождение», когда на палубу высыпало высокое начальство, а Пещуров был даже бледнее Коковцева. Вся свита царя, словно легавые по следу робкого зайца, кинулась следом за адмиралом прямо в носовой плутонг.
Сначала они решили взять наездников на арапа:
— Где пробка от салютовавшей пушки? Коковцев шагнул вперед (пан или пропал):
— Осмелюсь доложить, пробку вышибло при выст реле.
Пещуров не поверил, крикнув матросам:
— Раздрай кранцы первой подачи!
Мигом подлетели комендоры, распахивая дверцы железного ящика. А изнутри полыхнуло сиянием наяренной бронзы, что всегда приятно для адмиральского глаза. Улики выстрела были уничтожены. Пещуров начал орать на Коковцева:
