|
|
От
|
Pavlik
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
03.06.2001 22:58:30
|
|
|
Рубрики
|
WWII; Армия;
|
|
Раскапывал свои архивы и наткнулся на такое письмо...
Привет.
Дорогие товарищи комсомольцы!
Получил Ваше письмо, просмотрел всё, что в нём было, и сразу нахлынула гора воспоминаний о тех далёких, тяжёлых, но не забываемых днях.
Умный и знающий души людей человек написал слова к песне:
«… не спится только ветерану,
………………………………………..
Ночь растревожила в нём раны,
И память сердца говорит…»
Я уже много лет приучил себя ложиться спать в 23 часа и просыпаться точно в 6 часов утра.
И вдруг Ваше письмо. Оно взбудоражило мою память. И вот уже несколько ночей просыпаюсь в полночь, хожу, как лунатик, из угла в угол, вспоминаю те тяжёлые бои, погибших товарищей и думаю: знают ли комсомольцы города Ржева, или не знают о тех боях, которые проходили вблизи их города не в марте 1943г., а в феврале 1942г.?
У нас о штурмах городов, о взятии городов много написано романов, повестей, очерков, рассказов и т.д. Но мало написано о тех кровопролитных, тяжелейших боях, которые вели наши воины, попадая в окружения в 1941-1942 годах.
Тот, кто участвовал в боях за город Ржев в марте 1943г., наверное, уже забыл, потому что после того он участвовал и освобождал сотни городов, а тот, кто участвовал в боях под г. Ржевом в феврале 1942г. и остался жив, тот будет помнить эти бои до конца своих дней.
И я буду помнить те бои до конца своих дней. Даже мои внуки знают, что есть такой город Ржев, потому что когда-то их дедушка съел там свой собственный ремень.
Что такое штурм города? Я сам участник штурма города – крепости Кенигсберг. Штурм – это, когда перед штурмом сосредоточены превосходящие силы наших войск;
Это, когда главное действующее лицо – солдат сытый, когда в солдатском вещмешке находится НЗ продовольствие; это, когда солдат перед штурмом одел чистое белье; это, когда солдат и все войска имеют полный комплект, а то и два комплекта боеприпасов.
Перед штурмом в войска приезжают корреспонденты, артисты. Общий настрой и т.д. При такой обстановке и умереть не страшно. Штурм города Кенигсберга длился всего четыре дня.
А что такое были бои под городом Ржевом в феврале 42? Я имею в виду бой в окружении. Я тогда командовал 49 отдельным истребительно-противотанковым дивизионом 185 стрелковой дивизии. Колечко за нами замкнулось 2 февраля. А вышли мы из него 20 февраля.
Так что такое бои в окружении? Это, когда противник в несколько раз сильнее и, зажав войска в плотное кольцо, стремится уничтожить окруженную им группировку; это, когда боец, запустив руки за воротник, достает оттуда полную жменю вшей; это, когда мороз доходит до 30 градусов, а в землянке топить времянку днем нельзя, потому что немец увидит дым и начнет плеваться минами; это, когда боеприпасы кончаются и взять их неоткуда.
Вот в таких условиях и проверяется по-настоящему моральный дух воина.
Что поддерживало в нас моральный дух?
Любовь к Родине; вера в те идеалы, которые до войны воспитывал комсомол, партия.
Вы можете сказать: не надо было попадать в окружение. Война есть война. В начале войны мы попадали в окружения, а потом враг испытал «прелесть» окружения и не раз.
Бывало немцы кричали: «Русс сдавайся, Русс сдавайся»! Мы им в ответ кричали: «……».
Они автоматными очередями отвечали. А потом они опять кричали: «Русс сдавайся, а то от голода помрешь».
Мы им опять отвечали: «………..». (Я не могу написать эти слова, потому что их в русском словаре нет.)
Да, было и такое, когда боец вылезает из траншеи или выйдет из землянки, пройдется немного по снегу, присядет и – больше не поднимется – умер.
Я прошел и знал названия множества деревень. Но сейчас все забыл, а названия деревень Вашего района помню: Ножкино, Какошкино. И помню, как, проявляя сверхмужество, находились такие красноармейцы, которые из окружения в белых халатах проползали через передний край противника, доползали до этих деревень, (а там полным-полно немцев) добывали у крестьян рожь и с этой рожью в вещмешке приползали обратно, варили ее и утоляли голод. Значит в этих деревнях жили настоящие люди.
Я Вам опишу один курьезный случай: Как-то ординарец командующего артиллерией 185 с.д. полковника Кулешова пришел к нам в дивизион и принес мне закруток на 6 табаку (курить зверски хотелось, а курить было нечего, курили подсушенный мох).
Вот, - говорит ординарец, - полковник передал Вам гостинца. Я поблагодарил за табак, сразу скрутил цигарку и по щепотке дал всем, кто был рядом. Ординарец полковника поговорил со знакомыми бойцами и ушел. Часа через полтора раздается телефонный звонок. «Товарищ капитан, Вас». – говорит телефонист. Я взял трубку и сразу узнал голос полковника. «Товарищ Усачев», - спрашивает полковник. «Я Вас слушаю», - ответил я, а сам думаю: Хотя бы не забыть поблагодарить за табак.
«Как же тебе не стыдно, сукин сын? Я считал тебя человеком, а ты свиньей оказался. Я не знаю, что тебе сделаю за лошадь», - сердито пророкотал полковник и продолжил: «Ты, дьявол, думаешь, что ты один жрать хочешь, а остальные нет? Да?».
Надо сказать, что полковник меня любил отцовской любовью, может за то, что в сентябре 41 при выходе из окружения в лесу, ночью он был слегка контужен и взрывной волной его забросило под бревна, ноя увидел это и помог ему. Он меня не называл капитаном, а называл сынком. Сынок, сынок, а тут вдруг свинья.
«Товарищ полковник, какая лошадь? Что Вы? За что вы меня ругаете?» - ответил я.
«Ты что, сукин сын, притворяешься незнайкой? Вы мою лошадь стащили и съели. Надо же подумать: одна лошадь осталась на весь штаб дивизии, я ее берег, как зеницу ока, на всякий случай, ведь не знаешь, что дальше будет, а твои истребители украли и съели. Что бы вас распузырило, ланцепупы», продолжал полковник разносить меня.
«Товарищ полковник, вот уже пару дней мы едим конину, но мои хлопцы сказали, что они нашли на опушке леса убитую замерзшую лошадь, ну и притащили ее, вот мы и доедаем,» - сказал я ему.
«Врут они, твои хлопцы.» - ответил он.
«Мой ординарец приносил тебе табак, а когда уходил от вас, то возле вашей землянке увидел в снегу копыта. Над копытом белая полоска, и копыто в двух местах треснуто. Вот это копыто лежит сейчас передо мной, и я уверен, что это копыто моей лошади».
«Товарищ полковник, я разберусь и точно Вам обо всем доложу.»
«А, что толку теперь от твоего доклада? Доедайте на здоровье, да смотрите, чтобы немецкие танки не прорвались на вашем участке».
Ну конечно, я ему кусок от его лошади все-таки отправил.
При всём этом мы не сидели и страдали от голода, а бились, бились ежеднеано, ежечасно, бились до последнего снаряда, до последнего патрона. А противник бомбит, обстреливает, поливает пулемётным огнём, хочет рассечь окружённую группировку наших войск и уничтожить.
А теперь о том, как мы выбрались из этой беды.
Наши войска пытались пробить для нас коридор, чтобы мы могли выйти из окружения с техникой. До нас доходил гул этого боя, но враг был ешё силён и не дал этого сделать.
Потом, не помню , в какой день, пришёл приказ: привести в негодность технику, вывести живую силу.
От моей части осталось 64 человека. Выйти из окружения в начале пытались всей дивизией, но первая ночь была вьюжной и дивизия успеха не имела.
Тогда я обратился к полковнику Кулешову и попросил разрешения выводить из окружения свой дивизион самостоятельно.
Повёл я своих бойцов в ту сторону, где шли бои, когда нам пытались пробить коридор. Я рассчитал, что расстояние в 8-10 км мы пройдём за две ночи.
Помню, ко мне подошли два танкиста из того танка, который всё-же пробился к нам в окружение, и попросили, чтобы я их принял к себе в дивизион и вывел из окружения. Я им сказал, что не против, при условии, что они найдут парашюты ( с самолётов нам сбрасывали подкрепление) и сделают себе белые халаты. В благодарность за то, что я их принял, они мне дали буханку хлеба, чекушку водки и кусок какой-то рыбы. Надо было видеть , какими глазами смотрели бойцы, которые окружали нас, на этот хлеб. Пришлось хоть по крошке, но делиться.
Наступила ночь. Я разделил свою колонну на две части. Первую половину повёл сам, а вторую заместитель. Снег до пояса. Рядом немцы. Первый передний край противника прошли благополучно. Через час подтянулся и заместитель со своей группой. Дальше пошли одной колонной. Пройдем немного, бойцы окружат меня и замаскируют. Я разверну карту, положу на нее компас, сориентируюсь, и дальше.
Перед утром хотели остановиться на дневку в какой-то рощи, но не успели передохнуть, как услышали скрип лыж. Примерно рота немцев на лыжах рядом проследовала куда-то. Мы еще прошли с километр и остановились. Бойцы на двоих-троих сделали углубление в снегу, застелили ветками.
Но разве я знал, что немцы, буквально метров 150 от того места, где мы остановились, по замерзшему полю проделают дорогу. Как только рассвело – машины, повозки и пешие целый день двигались по этой дороге.
Мороз. Кричу своим бойцам: двигайте руками и ногами, бейте один другого кулаками, чтобы не замерзли. Но все обошлось.
Наступила вторая ночь. В эту ночь напоролись на огневую позицию артбатареи фашистов, но недалеко был овраг и он помог нам, не ввязываясь в бой, уйти. (Ввязываться в бой было не с чем – не было боеприпасов).
По оврагу мы добрались до речки, перешли ее. Через некоторое время начались траншеи внешнего переднего края немцев. Здесь снег был черный от пороховой гари – это следы тех боев, когда нам пытались пробить коридор. Траншеи, ходы сообщений, землянки. Вдруг, как из под земли, передо мной шагах в пяти встал немец. У меня даже какой-то звук выскочил из горла, вроде как отаклятся захотелось.
Правая рука с пистолетом под маскхалатом задрожала. Думаю: сейчас он крикнет, я в него стреляю.
Но кто он был, этот немец, за кого он нас принял? Я и сейчас не могу понять.
Скорей всего, что он нас принял за своих. Наверное, не мог он представить, что рядом с их землянками, между траншей шастают в таком количестве русские.
Конечно, нас спасли белые маскхалаты.
Этот немец молча принял правее и подался в землянки, я принял тоже правее и повел своих бойцов через траншеи противника. Ни одного выстрела. Тишина мертвецкая. Траншеи кончились. Минут через 30-40 впереди нас раздался голос: «Стой, кто идет?» Все мои истребители танков моментально залегли (в такой обстановке дисциплина безукоризненная).
Впереди нашего боевого охранения были выставлены секреты, чтобы, выходящие из окружения, не напоролись на наш передний край, и чтобы не случилась беда.
Если бы мне пришлось еще две-три ночи вести своих бойцов, я бы вел. Но когда я понял, что я приказ выполнил и вывел своих бойцов, не потеряв ни одного человека – дальше я уже идти не мог. Меня понесли.
Вот так было.
А теперь я хотел бы коснуться того: почему о этих событиях мало написано, да потому что тот, кто умеет писать не был там, а представить себе те ужасы трудно. Правда, Борис Полевой в одном месте вспоминает, как он подо Ржевом ел конятину в феврале 1942г.
Немного попробовала и Елена Ржевская. Возьмите ее книгу «Была война», откройте 235 страницу и прочитайте первые тринадцать строчек. Вот так было.
Только то, что там написано о прорубленном коридоре – это не так. Коридора прорублено не было, иначе мы бы не вышли из того железного кольца с техникой.
Лучше всех такие события описал наш замечательный поэт Долматовский. В журнале «Роман газета» за февраль этого года есть его повествование под названием «Зеленая Брама». Вот это правда. Вот это видно, что человек был в беде, пережил ее, видел своими глазами трагедию начала войны.
Когда я прочитал повествование Долматовского, мне захотелось пожать ему руку, расцеловать его и сказать: дорогой товарищ, то, что та видел и пережил вблизи г. Первомайска на украинской земле, то на калиненской земле мне пришлось пережить дважды.
Дорогие товарищи комсомольцы, я бы мог описать много боевых эпизодов уже наступательного характера. Но это уже было не на ржевской земле.
Еще там, в сентябре 1941 г., когда я доползал до деревни, где меня подобрали крестьяне, я клялся мстить и только мстить врагу.
Всего описать я не могу,
Но с закаленною душой,
Что обещал – отдам врагу,
Об этом есть рассказ другой.
Полковник в отставке Усачев 19.03.83г.
Павликъ