Эволюция Грамши от крочеанства к марксизму .Работы 1917-20 годов
C.КАРА-МУРЗА сообщил в новостях
следующее:67474@kmf...
> Ленин после 1908 г. имел довольно точный прогноз типа революции.
Думаю, примерно так же было и в Китае. Грамши тоже верно понял смысл
русской революции сразу же после октября. А это было вовсе не просто.
Грамши был в молодости, а еще более- в юношестве последователем
идеалистической и волюнтаристской линии философии итальянского
неогегельянства, именно выдающегося крупного философа Бенедетто Кроче.
Эволюция имела несколько этапов, в том числе совпала по времени с
периодом русской революции. Развитие взглядов Грамши на русскую
революцию, в частности, описана в книге И.Григорьевой (наиболее полно) и
других исследованиях. Два отрывка извторой главы этой книги(повторяю,
это только выделееные моменты в цепи)ниже Началась серия с написанной
еще в период июльских событий статьи"Русские максималисты"(ее отрывки
выложу позже)
Статья "Революция против "Капитала""написана в ярко полемическом
газетном тоне по свежим следам и под впечатлением Октябрьских событий.
За нею последовали другие (также не переведенные полностью на русский в
СССР вследствие их апокрифичности ). "Утопия", "Наш
Маркс","Революционный год" и некоторые другие. Некоторые выдержки даны
ниже в части(2)из статьи М.Грецкого. Упомянутые статьи носят резко
полемический характер(против кого и чего направлена полемика- указывают
авторы цитируемых работ)
Представление одного резко акцетированного места из одной такой
(этапной) статьи в качестве полного понимания - не учитывает этого
развития взглядов на русскую революцию. достаточно аутентично
представленного в серии статей 1917-20 годов, затем после смерти
Ленина(1924-26) -"Вождь"и др, и "Тюремных тетрадей"( с 1926)
На основе данной акцентировки утверждается, что "антисоветизм
действительно вытекал из истмата. Тут даже Грамши зафиксировал:
Октябрьская революция есть революция против <Капитала>. Не против
капитализма, а против всей доктрины Маркса" .
"Думаю, надо все эти моменты хладнокровно взвесить"
Думается, отнесение к Грамши подобного утверждения или его
фиксации -это я вный перегиб палки.
В "Истмате"(стр.178) короткий отрывок из статьи 1917года все же
продолжается
теми пассажами из нее, которые есть в переводе Григорьевой(1).
Григорьева переводила в итальянского оригинала (номера в тексте - это
ссылки на первоисточники). Более полный текст выявляет контекст и
смысл утверждений Грамши.
=======
(1) И.Григорьева Исторические взгляды Антонио Грамши. М. 1978 Глава 2
<Революция против "Капитала" >.
Сразу же после конференции <непримиримых> Грамши посвящает Октябрьской
революции специальную статью - <Революция против "Капитала" >
Парадоксально звучащий заголовок имеет явно полемический смысл,
направленный против одностороннего и фаталистического истолкования идей
Маркса применительно к России, которое превращало <Капитал> в <книгу
скорее для буржуа, чем для пролетариев>: <Это было критически
обоснован-ное доказательство фатальной необходимости того, что в России
сформируется класс буржуазии, начнется капиталистическая эра, утвердится
цивилизация западного типа, прежде чем пролетариат сможет хотя бы
помыслить о своем освобождении, о своих классовых требованиях, о своей
революции> (127). Революция, осуществленная большевиками, опровергла эту
схему и в этом смысле показала, что <каноны исторического материализма
не такие железные, как можно было бы подумать и как действительно
думали> (128).
В том же полемическом стиле Грамши заявляет, что большевики <отвергают
Карла Маркса> (129). Дальнейший ход его рассуждения проявляет
заключенную в этом утверждении иронию, вызов тем <марксистам>, которые
превращают Марксово учение в мертвую догму: <Отвергая некоторые
положения <Капитала>, большевики не отвергают внутренне присущую ему
животворную мысль. Они не <марксисты>, вот и все; они не составили по
трудам Учителя формальной доктрины, скомпонованной из догматических и
неоспоримых утверждений. Они чувствуют как живую жизнь марксистскую
мысль - ту, что не умирает никогда...> (130).
Но живой, не догматизированный, не фаталистически понятый марксизм в
представлении Грамши все еще не отделился четкой гранью от идеализма, он
выглядит как <продолжение итальянской и немецкой идеалистической
мысли>(131). Его суть заключается, по Грамши, в том, что он <всегда
рассматривает в качестве важнейшего фактора истории не голые
экономические факты, а человека, общество людей - людей, которые
объединяются между собой, вступают в соглашение, развивают посредством
этих контактов (цивилизации) социальную, коллективную волю - и приходят
к пониманию экономических фактов, выносят им определенную оценку,
подчиняют их своей воле, так что эта последняя становится двигателем
экономики, силой, формующей объективную реаль-ность, которая живет,
движется и становится чем-то вроде раскаленной материи земного шара,
могущей быть направленной куда и как угодно воле> (132).
Элемент идеалистического волюнтаризма здесь, бесспорно, на-лицо. Более
того, представляя отношение марксизма к идеалистической философии только
как преемственность, но не как преодо-ление и разрыв, Грамши усматривает
и у самого Маркса замутнение идеалистической традиции "позитивистскими и
натуралистическими вкраплениями".
НАШ МАРКС
О том, насколько быстро идет в это время у Грамши процесс овладения
марксизмом, свидетельствует статья <Наш Маркс>, написанная им в мае
1918 г. к 100-летию со дня рождения" К. Маркса. Самим заголовком статьи
Грамши как бы продолжает спор с корифеями итальянского реформизма об
истинном истолковании Маркса и праве на его наследие молодого поколения
социалистов. Показательно, что теперь он говорит о <Нашем Марксе>-тогда
как всего за полгода до того в подобном же
споре употреблял (хотя и иронически) формулу <Революции против
"Капитала".
В этой статье Грамши едва ли не впервые выражает в отчетливо осознанной
форме то, что интуитивно влекло его к марксизму еще в студенческие годы:
он рассматривает марксизм как учение, в котором найдена органическая
связь теории с практикой. Маркса для него-<не только ученый, но человек
действия>, чьи труды <преобразовали мир, так же как они преобразовали
мысль> (159)
Особое место в статье уделяется исторической концепции Маркса. Грамши
характеризует ее на фоне исторических идей современной Марксу эпохи,
когда друг другу противостояли субъективно-идеалистический (Карлейль) и
натуралистический, позитивистский (Спенсер) взгляды на роль человека в
истории. Марксу чуждо и то, и другое, он <не является ни мистиком, ни
метафизиком позитивистского толка: он-историк, истолкователь документов
прошлого-всех документов, а не какой-то части их>160.
До Маркса история не была подлинной наукой. <Изыскания имели целью не
истину, точность, полное воссоздание жизни прошлого, а показ какого-то
одного направления деятельности, доказательство какого-то априорного
тезиса>(161). Такая односторонность была связана с идеалистической
методологией, с представлением об истории <лишь как сфере господства
идей>, в рамках которого человек <рассматривался как дух, как чистое
сознание>. Существенно, что Грамши, раньше хотя бы частично сам
разделявший подобную точку зрения, теперь решительно критикует ее. <Эта
концепция,-заявляет он,-вела к ошибкам в двух направлениях: идеи,
которые поднимались на щит, были часто произвольными, ложными, а факты,
которым придавалось значение, оказывались лишь отдельными эпизодами, но
не историей>( 162). Открытый Марксом исторический метод впервые
позволяет превратить реконструкцию реальной человеческой истории-до сих
пор удавав-шуюся лишь <гениальной интуиции отдельных индивидов>-в
<систематическую и сознательную научную деятельность>:
<У Маркса история продолжает быть сферой господства идей, духа,
сознательной деятельности отдельных или ассоциированных, индивидов. Но
идеи, дух обретают в вещественное содержание лишаются произвольного
характера , не являются больше религиозными мили социологическими Их
содержание заложено в экономике, практической деятельности, системах и
отношениях производства и обмена. История как событие есть чистая
практическая деятельность (экономическая и духовная). Какая-либо идея
реализуется не в силу своего логического соответствия истинному или
человеческому в чистом виде (все это существует лишь как программа, как
общая этическая цель людей) - а по-стольку, поскольку она находит свое
обоснование, орудие своего утверждения в экономической действительности.
Чтобы точно знать, каковы исторические цели какой-либо страны, общества,
группы, нужно прежде всего знать, каковы системы и отношения
производ-ства и обмена в этой стране, в этом обществе. Не зная этого,
мож-но написать узкоспециальное исследование или трактат, который
пригодится для истории культуры, можно уловить какие-то вто-ричные
отражения или отдельные последствия-но все это не бу-дет историей,
практическая деятельность не будет выявлена во всей своей осязаемой
плотности> (163).
Итак, Грамши утверждает научность поставленного на марксистскую основу
исторического познания в противовес крочеанско-бергсонианской
<интуиции>, а прежнее, воспринятое от Джентиле тождество история == Дух
теперь уступает у него место другому: история ==практика (164). Именно
овладение этим действительно ключевым пунктом всей марксистской
исторической концепции и позво-ляет Грамши теперь четко отделить ее не
только от вульгарно-материалистического фатализма, но и от идеализма,
подчеркнув обусловленность самого субъективного, <человеческого> фактора
в истории.
==========
(2)
Отрывок (на ту же тему)из статьи другого исследователя Грамши -
М.Грецкого(Альтернативы, 1995г)
Был ли он верным последователем Ленина
и, следовательно, представителем "марксизма-ленинизма или же одним
из
основоположников (вместе в Д.Лукачем и К.Коршем) так называемого
"западного марксизма", были ли его философские взгляды
материалистическими или идеалистическими, выступал ли он до самого конца
за
революцию или склонялся под конец к стратегии реформизма? А, может быть,
добавим мы вопрос от себя, Грамши нашел или хотя бы наметил путь
преодоления
этих существенных разногласий, преодоления раскола среди марксистов и
шире того
- среди левых сил современности?
В 1917 году Грамши с
восторгом встречает Февральскую, а затем и Октябрьскую революцию в
России.
Последняя, с его точки зрения, представляет собой живое доказательство
того,
что "каноны исторического материализма не такие уж железные, как
это могло
показаться и как это казалось
В статье под провоцирующим
заглавием "Революция против "Капитала" Грамши заявляет,
что
российские большевики отвергают некоторые положения "Капитала"
Маркса, представляющие собой "позитивистские и натуралистические
вкрапления"4. И это
потому, что большевики не догматики,
превращающие марксизм в набор непререкаемых истин, а люди, живущие
мыслью
Маркса, той мыслью, которая ставит во главу угла "не грубые
экономические
факты, а человека, общество людей, людей, которые контактируют между
собой,
устанавливают взаимопонимание, развивают через эти контакты социальную,
коллективную волю, осмысливают экономические факты, оценивают их и
подчиняют
своей воле..."5. Маркс,
поясняет Грамши, предвидел то, что
можно было предвидеть. Он не мог предвидеть войны такого размаха, как
мировая
война. А именно эта война с ее неисчислимыми бедствиями вызвала в России
ускоренное формирование народной коллективной воли, которая в нормальных
условиях складывалась бы постепенно, в результате долгих и трудных
усилий. При
этом отсталость России, по Грамши, не является непреодолимым
препятствием. Опыт
более развитых стран, более развитого рабочего движения усваивается и
переживается мысленно, благодаря социалистической пропаганде. Зачем
русскому
народу ждать в Росси повторения истории Англии? Этот опыт уже известен и
используется сейчас, как впоследствии будет использован опыт западного
капитализма для того, чтобы в короткий срок достичь западного уровня
производства. Здесь Грамши ссылается на пример Америки, которая смогла
обогнать
Англию, поскольку сразу начала с более развитой стадии, до которой
Англия шла
путем долгой эволюции
Все это Грамши писал
буквально на следующий день после победы Октябрьской революции. А
впоследствии,
в ряде статей, написанных в защиту молодой советской республики, он дал
анализ
происходивших там процессов, из которого мы узнаем и о том, как сам
Грамши
мыслил социализм.
В следующих статьях уточняются эти еще слишком общие рассуждения.
Принципиальный характер имеет статья "Индивидуализм и
коллективизм"
(март 1918), где обосновываются преимущества социалистического
коллективизма
как нового способа организации общественной жизни
Грамши
полемизирует с критиками российских большевиков, которые предъявляли им
заведомо невыполнимые требования немедленно установить райскую жизнь на
земле
(чего, как отмечает Грамши, большевики вовсе и не обещали). Впоследствии
он
будет возвращаться к этой теме, все более ясно осознавая грандиозность
предпринятого преобразования, требующего не только новой материальной
базы,
новых отношений собственности и власти, но и существенных изменений в
культуре,
в психологии людей (что будет названо интеллектуально-моральной
реформой). Пока
же ему приходится отвечать еще и на другие обвинения - в волюнтаризме,
утопизме, антидемократизме, обвинения, раздающиеся не только из уст
буржуазных
критиков советской республики, а и со стороны социалистов реформистского
толка
в его собственной партии.
Если бы таких обвинений
не было, их следовало бы выдумать. Так можно было бы сказать, имея в
виду
интересы теоретической разработки марксизма в том самом направлении, в
котором
Грамши уже начал его разрабатывать. Действительно, критика с позиций
непреложных
законов развития, якобы нарушенных большевиками (критика, кстати,
воспроизводимая в том же виде сегодня), побуждает Грамши искать все
новые
аргументы против экономического детерминизма, против превращения
марксизма в
фаталистическую концепцию истории. Целый ряд таких аргументов
выдвигается в
статье "Утопия" (июль 1918), где Грамши оборачивает обвинение
в
утопизме против самих обвинителей
Утопической, пишет
Грамши, была попытка отсталой России участвовать в мировой войне наравне
с
высоко развитыми государствами. "Война была утопией и
патриархальная
царская Россия рухнула, не выдержав величайшего напряжения собственных
усилий и
тех, которые ей навязал вооруженный до зубов противник. Однако
обстоятельства,
искусственно созданные огромной мощью деспотического государства,
привели к
неизбежным последствиям: большие массы социально разобщенных индивидов,
собранные вместе на небольшом географическом пространстве, прониклись
новыми
чувствами, прониклись небывалой человеческой солидарностью. Чем более
они
раньше чувствовали себя слабыми, разобщенными и подчиненными деспотизму,
тем
большим откровением явилась для них возникшая коллективная сила и тем
более
властным и упорным стало их стремление сохранить эту силу и построить на
ней
новое общество. Деспотическая дисциплина распадалась, наступал период
хаоса.
Люди стремились организоваться. Но как? И как сохранить человеческое
единство,
создавшееся в страданиях?
И тут, - продолжает
Грамши, - выступает филистер и заявляет: восстановить порядок в этом
хаосе
должна была буржуазия, поскольку так всегда было, поскольку за
патриархальной и
феодальной экономикой всегда следует буржуазная экономика и буржуазный
политический строй. Филистер не видит спасения вне предустановленных
схем, он
понимает историю как природный организм, проходящий через фиксированные
и
предвидимые моменты развития. Если ты сажаешь желудь, будь уверен, что
не
появится ничего иного, кроме ростка дуба, который будет медленно расти и
лишь
через столько-то лет даст новые желуди. Однако история это не дубовая
роща, а
люди - не желуди! Где же была в России буржуазия, способная осуществить
данную
задачу? И если ее господство есть естественный закон, почему же этот
закон не
сработал? Эта буржуазия себя не проявила. Лишь отдельные ее
представители попытались
выступить и были опрокинуты. Так что же, они должны были победить,
должны были
восторжествовать несмотря на свою малочисленность, бездарность и
слабость?
Каким же святым миром были мазаны эти неудачники, чтобы победить, даже
проигрывая? Разве исторический материализм - всего лишь перевоплощение
легитимизма, учения о божественном праве?
Таким образом,
"утопия, - по Грамши, - заключается в неумении понять историю как
свободное развитие, во взгляде на будущее как на нечто прочное, уже
установившееся,
в вере в предначертанные планы. Утопия это филистерство, которое
высмеивал
Генрих Гейне..
Что же касается
государства диктатуры пролетариата, которое обвиняют в недемократизме,
то это,
пишет Грамши в другой статье, "не есть еще коммунизм, оно не ведет
к
возникновению экономической практики и обычаев, основанных на солидарной
ответственности... Это государство переходного типа, задача которого
состоит в
том, чтобы уничтожить конкуренцию путем ликвидации частной
собственности,
классов, замкнутости национальных хозяйственных систем. Эта задача не
может
быть выполнена парламентской демократией
...
Из статьи"Революционный год"(1920). "Создать государство,государственную
власть, способную жить и развиваться - таково веление истории всякому
народу. который стремится к созданию нового строя, и оно было
осуществлено трудовым народом России. Трудовой народ России осуществил
его благодаря героизму рабочих-коммунистов,руководимых марксистской
ревоюционной партией. Рабочие крупных городов России подтвердили правоту
исторического предвидения Маркса - класс капиталистов разлагается..."
...
Всю эту аргументацию,
направленную на защиту Советской республики, можно было бы истолковать
как
апелляцию к "упрямым фактам", как оправдание победителей,
поскольку
они победили. И тогда то, что произошло через 70 с лишним лет после этих
событий, могло бы быть оправдано с таким же успехом. Но это было бы
слишком
просто. Грамши вовсе не считает, что все, что происходит, так и должно
было
происходить. Его слова об истории как "свободном развитии" -
не пустые слова и не просто дань крочеанскому идеализму.
Присутствие свободы в
истории общества это то, что отличает эту историю от природы с ее
"железными" закономерностями. Приведенный пример с желудем и
неизбежно вырастающим из него дубом весьма знаменателем. Ведь это тот
самый
пример, на который ссылается Гегель в положительном смысле, объясняя
развитие
общества как развертывание того, что изначально заложено в зародыше.
Гегелевская концепция запрограммированного развития (по модели
онтогенеза),
фактически переносимая в марксизм, совершенно неприемлема для Грамши. Он
хочет
постичь историю как единство необходимости и свободы, закономерности и
случайности, материальных и духовных процессов, где люди с их сознанием,
волей,
стремлением к свободе, не будучи всесильными, не являются и марионетками
ни
абсолютного духа, как у Гегеля, ни "скрытого бога" в лице
экономики,
как это, согласно толкованию Кроче, имеет место в марксизме. Поэтому
неслучайно
в статье "Наш Маркс", посвященной столетнему юбилею (май
1918),
Грамши упоминает спор между Карлейлем и Спенсером по вопросу о роли
человека в
истории
16. Если эти два мыслителя представляли две крайности в
решении данного вопроса, то место Маркса где-то посередине между ними.
Но как
определить эту середину? Этому фактически будут посвящены дальнейшие
теоретические
изыскания Грамши, особенно в "Тюремных тетрадях".
Несомненно однако, что и его теоретические
рассуждения, и практические действия были направлены на то, чтобы
сделать самих
трудящихся в полном смысле хозяевами своей судьбы. И в какой-то мере ему
и его
соратникам это удалось.
Как свидетельствуют, в
частности, воспоминания участников движения фабрично-заводских советов,
рабочие
тогда буквально воспрянули духом. Грамши помог им по-новому взглянуть на
самих
себя и окружающую действительность, преодолеть комплекс наемных
работников,
зависящих от милости работодателя. Вы - производители всех материальных
благ,
вы - самые нужные люди, говорил им Грамши. Вы вместе с техниками и
инженерами
вполне можете сами управлять производством! И люди начинали верить в
свои силы,
в свои возможности. Объединяясь в сплоченный коллектив во главе с
советом, они
вникали в дела администрации, требовали отчета, принимали ответственные
решения. А когда хозяева ряда крупнейших заводов объявили локаут, а
рабочие в
ответ заняли предприятия, они смогли пустить их в ход без хозяев и целый
месяц
сами выпускали продукцию
Стоит в связи с этим
отметить такую присущую Грамши черту, как трезвый, реалистический подход
к
действительности. Выступая против иллюзий, которым поддавались и
революционеры,
и реформисты, и либералы в отношении фашизма, он повторял свой любимый
афоризм:
"Пессимизм ума - оптимизм воли". При этом надо не только
видеть
правду, как бы неприятна она ни была, но и говорить правду, ибо
"Говорить
правду это революционно", - таков был девиз "Ордине
нуово"
....
Тюремный период, т.е.
последние десять с половиной лет жизни Грамши, это медленное умирание
хронически больного человека и в то же время невероятное напряжение
воли,
отвоевывавшей у болезни дни, часы и минуты для творческой работы. Имея
возможность
получить кое-какую литературу, Грамши анализировал и комментировал
прочитанное,
осмысливал прошлый опыт и то немногое, что доходило до него из
"большого и
грозного мира". В итоге получились "Тюремные тетради" -
уникальный продукт теоретических размышлений по проблемам философии,
истории,
политики, политэкономии, литературы, образования и др. Все это
осмысливалось
под углом зрения "философии практики", как Грамши называл
марксизм,
реабилитирующий активную роль человека в истории. И все это, в свою
очередь,
помогало обосновать именно такое понимание марксизма. Мы попробуем дать
об этом
некоторое представление.
ГМожет быть, Грамши нашел или хотя бы наметил путь преодоления
существенных разногласий, преодоления раскола среди марксистов и шире
того
- среди левых сил современности
Мы можем
достаточно определенно сказать, в каком направлении шел этот поиск. Ибо
"Тюремные тетради" - лишь последний этап того пути, на который
Грамши
встал очень рано и которому оставался верен всю свою жизнь и в
теоретическом, и
в практическом отношении. Как и у других марксистов, это был путь борьбы
за
создание нового, лучшего общества. Но Грамши гораздо лучше многих других
осознал, что ни переход к этому обществу, ни само его существование
отнюдь не
гарантируются одними объективными законами экономического развития. Воля
и
сознание людей, без которых ничего в истории не происходит, не являются
простыми производными от экономических процессов.
Возобновляя начатую еще в
ранних статьях критику экономизма, Грамши показывает, что это не есть,
собственно, нечто специфически марксистское, т.е. возникшее в лоне
марксизма.
Экономистская тенденция присуща и либерализму, и "теоретическому
синдикализму" (анархо-синдикализму и тред-юнионизму). И тот и
другой
представляют экономику как нечто самодовлеющее, саморазвивающееся, как
будто
другие сферы общества являются чем-то внешним и неважным. Грамши же
стремится
обосновать такое понимание общества, в котором экономика, политика,
идеология
связаны органически, а надстроечные сферы, где особенно проявляется
сознательная деятельность людей, не менее необходимы для
функционирования и
развития общества, чем экономический базис.
Грамши уточняет, что экономика лишь
"в конечном счете" служит движущей пружиной истории и
предлагает
связать это положение с тем местом в Предисловии "К критике
политической
экономии" Маркса, где говорится, что конфликты, возникающие в
экономике,
люди осознают в идеологических формах. Этот последний тезис,
подчеркивает
Грамши, "носит не психологический или нравственный, а органический,
гносеологический характер" Идеологические формы это органически
необходимая сфера общества. В
этой сфере люди познают требования экономики, осознают свои интересы, а
в той
мере, в какой они познают и осознают, они и действуют и, в частности,
ведут
политическую борьбу за те или иные цели. Познание и осознание это отнюдь
не
стихийный, автоматический процесс. Здесь есть свои проблемы, свои
сложности,
свои закономерности.
В общем, как говорит
Грамши, если экономика это анатомия, скелет общества, то идеологию можно
представить как его кожу, выполняющую свои функции, без которых живой
организм
тоже не может обойтись.
Самое важное - то, что
эти представления не были чисто теоретическими. Они воплощались в
практике
рабочего движения, причем, как показывает Грамши, не только его
правореформистского крыла, но и крыла левосектантского. Так, критикуя
принципиальную враждебность к компромиссам, характерную для Бордиги, как
и для
многих революционеров того времени, Грамши заявляет, что она,
несомненно,
связана с экономизмом, "поскольку она основывается на непоколебимом
убеждении, что историческому развитию присущи объективные законы того же
характера, что и законы природы и, больше того, на вере в
фаталистическую
неизбежность завершающего финала, подобную религиозной вере; так как
считается,
что возникновение в будущем благоприятных условий исторически неизбежно
и что
благодаря им неким мистическим образом возникнут явления возрождения, то
сознательное действие, направленное в соответствии с определенным планом
на
создание таких условий, является не только бесполезным, но даже
вредным"
Сила и согласие - вот два
связанных фактора политики, на которые обратил внимание еще Макиавелли,
считающий основателем особой науки о политике, называемой ныне
политологией.
Грамши, используя некоторые идеи Макиавелли, подчеркивает важность
фактора
согласия, который многие марксисты, акцентировавшие силовую борьбу с
буржуазией, упускали из виду. Согласие как духовный фактор, объединяющий
союзников по борьбе, не возникает автоматически из материальных условий
жизни.
Его надо добиваться, работая специально в сфере идеологии. Исходя из
этих
положений, Грамши разрабатывает свою концепцию гегемонии, представляющую
собой
одно из важнейших его теоретических достижений.
Само понятие гегемонии
Грамши берет у Ленина, который еще в 1905 г. говорил о гегемонии
пролетариата в
буржуазно-демократической революции в России. Под гегемонией, стало
быть,
имеется в виду руководящая роль какого-либо класса по отношению к
другому или
другим классам в борьбе за переход к новому общественному строю. Дело в
том,
что никакая революция не совершается одним классом, а всегда классовым
союзом,
участники которого преследуют не одинаковые цели. Каким же образом
происходит
согласование не одинаковых целей и интересов союзников? Как возникает
коллективная воля, приводящая к коренному общественному преобразованию?
.....
