Это одна из самых красивых и известных шведских легенд времён Северной войны. Если коротко, то в ней речь идёт о том, что полковой священник в час разгрома армии Карла XII закопал на поле под Полтавой богослужебные предметы, чтобы они не достались русским варварам. После окончания войны по дороге из плена он вернулся на это место, откопал их и вернул в свой полк. Если более подробно, то ниже помещаю грубый перевод поэмы "Полковая чаша" Карла Снойлски (1903 г).
Вот наш полк, Вестерманландский,
Чёрный мушкет в твердой руке
На курсе молодого бойца при Салбо.
Полностью разбитый в Карловых войнах,
Снова в полном составе, здесь, дома,
И по-прежнему развевается его сине-желтое знамя.
Седые головы видны
Лишь только у двоих,
Все же остальные - молодёжь.
Это мрачные дни Полтавы
Оствили от ветеранов
Только двоих - полковника и капеллана.
Тринадцать лет назад в стране чужой,
Свою свободу и свою родину
Они защищали от врагов.
Вернувшись оттуда,
Два седых ветерана
Встретились здесь перед строем молодых.
Звучит команда "Ружья к ноге!"
И полковник идет к капеллану
И раскрывает ему свои объятья.
Обняв воина Господа,
Полковник шепчет: "Георг, друг, однополчанин,
Наконец мы вместе! Помнишь, когда мы виделись в последний раз?
Полтавские пленники! Ты и я,
Мы сидели там среди унылых воинов,
Завернувшись в свои плащи.
Не о победе мы мечтали,
Мы чувствовали, что всё кончилось,
Пришла Господня кара.
Я слышал, как ты говорил,
Что все эти твердые воины
В ночные часы ослабли.
В наказание за грехи и нарушения Закона
Мы сломлены и повержены,
Никогда ещё мы не ощущали так близко смерть.
А теперь, с первым лучом солнца,
Ты достал из своего походного мешка потир и дискос,
Как утешение для людей.
Золотую полковую реликвию
Ты наполнил драгоценной кровью,
Того, кто обещал разбойникам рай.
Мои губы шептали его имя,
Когда, в окружении вражеской стали,
Я увидел, что он истекает кровью,
И стонет от четырёх ран
На сломанных носилках короля.
Через два дня я окажусь среди мертвых.
Теперь я хочу, чтобы мои мужи
Склонились перед этой реликвией,
Отдаваясь на милость Господу,
Который привел меня сюда из долгого заключения,
Для того, чтобы я оказался снова
Среди прекраснейших юношей Швеции под ружьем ".
Суровый каролинский капеллан,
С длинной бородой на черном кафтане,
Вылушал речь своего военного брата.
Затем отвечал взволнованным голосом:
"Да, это была истинно воля Господа,
Которая вернула нас от рек Вавилона.
Как и вы, я помню ту июньскую ночь,
Когда эту чашу, наше полковое сокровище,
Я наполнил последний раз,
Когда она обошла круг со словами утешения,
Барабан служил моим алтарным столом,
И русская побудка была органным гимном.
Это было предрешено. Из обоза раздался крик:
Огромные толпы врагов
Теснят нашу пехоту!
Я видел, как Олоф Хермелин
В предчувствии близкой гибели
Жёг документы полевого штаба.
У меня же была только одна забота:
Спрятать священные сосуды
От жадных до добычи русских -
Наш потир, подарок из рук Карла,
Который ещё недавно призывал своим блеском
Моих братьев к прощальным поцелуям!
Рядом с бижайшей группой деревьев
Земля укрыла мою тайну
Для облегчения моего сердца.
Так горько было для меня укрывать чашу,
Как для фельдмаршала свой меч
Исполнил я это с невыразимой болью.
Что было за этим - вы знаете сами.
Далеко за широкой рекой Волгой
Был мой удел страдать в рабстве.
Я выучил татарский и калмыцкий языки
И научился терпеть без ропота,
Но никогда не забывал ту рощу у Полтавы.
Когда же весть о свободе дошла до наших мест,
То каждый пленник захотел скорее
Ступить ногой на родную землю!
Каждый быстро отправился домой,
Но меня мой долг повёл
На поле боя, где наши были разбиты.
Я твёрдо решил -
Не сдаваться, пока не найду сокровище.
Я пришел, еле передвигая ноги,
Бурной ночью на знакомое место
Мой священный депозитарий
Находился в цепких корнях дуба.
Раскопав верхний слой земли,
Я увидел, как что-то блеснуло
В тусклом свете степных звёзд.
Как великий коронованный герой
Из своей полтавской могилы
Восстал невредимый памятный потир.
Я не скажу сегодня о тех
Тысячах опасностей и бедствий всех сортов,
Подстерегавших меня на пустыни в сотни миль.
Так или иначе - могучая рука Господня
Спасла меня, и я дошёл до нашего берега
И вот теперь я здесь в день субботний ".
Он замолчал. Его суровый взгляд
Вдруг потеплел, и он подошёл
К чистому алтарю.
Поставил дискос и потир,
На широкое белоснежное покрывало,
И полк стоял в строю перед алтарём,
Молчаливый, как скала
Спаяный святой верой друг с другом
На родных широких равнинах,
Где весной зеленеет трава,
И синеют мундиры на юношах,
И белеют палатки, и блестят штыки.
Снова звучит команда: Равняйсь!
Стройся в каре! - Команда исполнена.
Торжественный благодарственный
Хорал поднялся к небу тихо,
Туда, где высокие жаворонки,
Пели свою свободную песню, в унисон молитве.
Сохранившиеся же документы излагают эту историю следующим образом. Капеллан Вестерманландского пехотного полка Кристиан Георг Нотман действительно получил от короля Карла XII в 1703 г. под Торунью серебряные позолоченные дискос и потир. Нотман пишет, что Карл завещал ему служить с этими предметами в полку, а потом, когда тот получит свой приход, то в церкви. Но сам Нотман ещё до русского похода армии Карла выслал эти предметы своей матери в Ригу на сохранение. После капитуляции Риги его мать эвакуировалась в Швецию и осела в Квиллинге, под Норрчёпингом. Там она отдала эти предметы в местную церковь, о чём имеется запись в церковной книге. Вестерманландский полк под Полтавой стоял во второй линии, но понёс довольно тяжёлые потери. Чаши под Полтавой не было. Нотман попал в плен. По окончании войны в 1722 году он выехал на родину через Нарву, о посещении им Полтавы не упоминает. В следующем году в Квиллинге умер викарий и Нотман делает попытку занять его должность. Он пишет королю Фредрику I, перечисляя свои заслуги на должности полкового священника, особенно после полтавской катастрофы 1709 года: он стал викарием немецкого прихода в Ярославле, а также окормлял паству в окрестностях Костромы. Пишет Нотман и о подарке Карла, напирая на то, что если он станет викарием, то исполнится воля покойного короля. Фредрик внял его письму и рекомендовал приходу Нотмана. Однако, прихожане не вняли просьбе короля и избрали викарием сына умершего священника.
Нотман так никогда и не получил своего прихода и умер в Квиллинге в 1739 году.
