От Artem Drabkin Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 02.03.2013 10:49:39 Найти в дереве
Рубрики WWII; Армия; Память; Версия для печати

Бюнтгенс. Ответы на вопросы

Добрый день,

Дополнительные вопросы Бюнтгенсу от участников дискуссии на форуме vif2 ne:

Видел ли он наших пленных?

С пленными контакта не имел. Живых солдат противника вплотную видеть не приходилось, только убитых. Тех я повидал немало.

Хоронили ли убитых русских?

Да. Этим занималась похоронная команда, состоявшая из обозников. Разница состояла в том, что убитых немцев хоронили в индивидуальных могилах, ставился березовый крест с именем павшего; русских же – в братских могилах, укладывая трупы в ряд.

Обозначались ли захоронения?

Не знаю, не помню.


Встретился бы он сейчас с тем нашим бойцом, что вышиб ему глаз?

Да. Встретился бы и пожал бы ему руку. Он воевал, я тоже. Меня обучали и на снайпера. При другом раскладе мы могли бы поменяться местами, я мог его ранить. Так, что зла на него не держу. Кому до сих простить не могу – это тем, кто велел ему стрелять патронами, запрещенными Женевской конвенцией.

Нынешнему поколению и не представить, сколько взаимной ненависти существовало когда-то между немцами и французами. Франция была для нас заклятым врагом, мы для нее тоже. Лет пятьдесят назад, по инициативе де Голля и Аденауэра, началось сближение. В итоге мы превратились в добрых друзей. Искренне хочу, чтобы в один прекрасный день такая же дружба связала немецкий и русский народы. В то, что этот день наступит скоро, я, однако, не верю. Дело здесь за новыми поколениями. Мы, ветераны, по крайней мере, большинство из нас, давно уже заключили мир: всем нам крепко досталось, повторения – не дай бог.


Рейтинг "солдатской хавки". Что считалось самым годным/отстойным?

Я не скажу, что нас кормили плохо, но уж очень однообразно: день за днем одно и тоже. В Демянске это был неизменный перловый суп. Иногда туда добавляли мясо, иногда – картошку. Вот и все вариации. Ограниченный выбор объяснялся как условиями приготовления пищи в передвижной полевой кухне, в просторечьи – «гуляшевой пушке» («Gulaschkanone»); так и причинами, связанными с транспортировкой и хранением продуктов, например, ту же перловую крупу перевозить и хранить легко. Кое-что зависело и от старшин (Hauptfeldwebel): в 11й роте 551 полка солдаты питались намного лучше, чем в десятой – заслуга старшины.

Отъедались в лазаретах – здесь готовили вкусней, в первую очередь, разнообразней.

Что касается отдельных блюд, то, помню, очень любили суп с макаронами и тушонкой.

СС рядом – мы спокойны, было ли такое?

Мне рядом с Ваффен-СС воевать не довелось, но, допускаю, у тех, кто воевал по соседству с ними, могло быть такое ощущение: части Ваффен-СС оснащались на несколько порядков лучше, чем мы, простые пехотинцы. Что не мешало им нести, в сравнении с нами, большие потери: их всегда бросали в самое пекло.


Полевая полиция лютовала, как в известных мемуарах, или в глаза не видел?

Видел, но не боялся. Бояться полевой жандармерии приходилось тем, кто имел на это причины, вроде, например, того парня, которого мне пришлось сопровождать из Праги.

Политофицеры?

Политофицеров у нас не встречал. В госпиталях были т.наз. «национал-социалистические офицеры по уходу» (NS-Betreuungsoffiziere). Эти занимались делами раненых, в основном, тяжелораненых. Чисто бытовыми и личными вопросами, никакой пропаганды не вели.


Пулемет-расход припасов, обслуживание, "эргономика", замерзание и т.д....

Немецкое автоматическое оружие в целом – это касалось не только пулеметов – было значительно чувствительней русского к экстремальным погодным условиям. Пулеметы приходилось укрывать, чтобы избежать попадание снега; в сильные холода замерзали, не стреляли.

Сравнить МГ-34 и МГ-42 что лучше, что хуже. Правда ли, что МГ-42 называли "пожиратель патронов"?

Оба пулемета, с моей точки зрения, имели удачную конструкцию. МГ-34, однако, был не в пример восприимчивей к погоде. Для обоих пулеметов требовалась особенно тщательная заправка пулеметной ленты, при малейшем перекосе их заклинивало. Если не ошибаюсь, МГ-34 способен был – теоретически – произвести 800 выстрелов в минуту, МГ-42 – 1200 или даже больше. Так, что «пожирателем патронов» его можно назвать с полным правом.

Были ли пристрелочные патроны?

Если имеются в виду трассирующие патроны, то, раз употребив их, мы чуть не погибли, выдав себя с головой. Противник немедленно забросал нас минами.

С какой дистанции он бы открыл огонь по наступающей пехоте?

Зависело от конкретной ситуации в бою.По пехоте мне приходилось стрелять, самое близкое, со ста метров; самое далекое – с восьмисот.

Были ли дуэли с русскими пулеметчиками?

Дуэлей, как таковых, не было. Но под Демянском, когда я, что-то заметив, посылал очередь, то каждый раз слышался характерный стрекот с другой стороны – мне тут же отвечали русские пулеметы.

Имелись ли нормы расхода боеприпасов?

Нет, норм расхода боеприпасов не существовало; тратил столько, сколько нужно.

Стреляли ли ночью и если да, то как?

Нет, ночью не стреляли ни мы, ни противник.

ЛМГ был с ленточным или коробчатым питанием? Что лучше?

Питание было ленточным, т.к. пулемет использовался под Демянском в качестве станкового. Лента укладывалась в коробки — это было обязанностью второго номера – с тем, чтобы избежать попадание камешков, земли и т.п. посторонних тел: я уже говорил, пулемет был очень чувствительным к перекосам. Коробки с лентой складывались возле пулемета.

Смена ствола на пулемете насколько сложна? Через сколько выстрелов надо менять?

В зависимости от погоды через 150 – 250 выстрелов при непрерывном огне. Смена не представляла сложности.

Встречался ли с патронами со стальной гильзой? Были ли из-за них проблемы?

Проблем не было.


Трофеи, кроме консервов, валенки, полушубки,оружие и т. д. брали?

У меня был трофейный автомат, к нему два барабана патронов. Конструкция простенькая, но безотказный. Когда кончились патроны, пришлось, к сожалению, выбросить. Кроме того, имел русские плащ-палатку и лопатку. Наши складные лопаты не отличались надежностью, часто ломались.


Фотоаппарат-был, приехал с ним? как печатали? как отправляли? цензура по фото была?

Поначалу у меня был фотоаппарат, довольно примитивный – помнится, купил его перед войной за шесть марок. Им я сделал снимков 15-16. Снимал, в основном, товарищей. Когда попал в первый раз в лазарет, его переслали туда из части вместе с другими личными вещами. Что с ним потом стало – не помню, кажется, потерял. Во всяком случае, больше не снимал.

Не знаю порядков в других частях, но у нас фотографировать, как и вести дневник, запрещалось. Фотографировать имели право лишь сотрудники пропагандистского отдела. Не скажу, однако, чтобы за этим сильно следили – и кое-кто запрет нарушал, снимали тайком.

Что может рассказать про смерть генерала? – На их участке фронта (оз. Пестовское) был убит проверяющий...

Должно быть, это случилось до меня: ни о чем подобном в мою бытность там не слышал.

Что в отношении генералитета помню, так это в русских листовках, что сбрасывали на нас, призывали порвать с нашими генералами, конретно имелся в виду будущий генерал-фельдмаршал Буш.

Неужели разрешалось читать русские листовки?

Нет, не разрешалось, мы должны были их собирать и сдавать. Но, пока собирали, читали, конечно. Я, во всяком случае, читал, да и другие, уверен, тоже, хотя никто об этом не распространялся.

Насколько действенна была советская пропаганда?

На меня она растрачивалась понапрасну. Сильно идеологизирована, я же большевистской идеологии не разделял. Думаю, что и на других она не влияла. Хотя, как сказать... Один перебежчик от нас, все-таки, был.

Ловили рыбу в прудах рыбхоза?

Нет.

Хотелось бы узнать больше про "фольклор" демянских окруженцев,
как широко использовался термин "графство", были ли другие названия "кишки", и какой-либо черный юмор вокруг этих понятий?

Мне там было не до юмора.


Было бы очень важно услышать от него, поскольку из верующей семьи,
об отношениях солдата с Богом, понятно что "в окопах атеистов не бывает", но некоторым образом очень важно услышать от него про религиозный опыт на войне, например, заключал ли какие нибудь "договора" с Богом.
Не знаю насколько допустимо такое вообще спрашивать, особенно у немцев, единственное, в оправдание можно сказать, что вопрос поступил от верующего человека.
О Боге вспоминал редко, должно быть, это объяснялось и возрастом. Ну, сколько мне исполнилось лет, когда попал на фронт? – восемнадцать. Я был еще мальчишкой.

Все же глубочайшее духовное переживание моей жизни связано именно с войной. Это необычайно интенсивное, исполненное света и радости, чувство приближения к Вечной Благодати, растворения в ней. Чем дольше живу, тем чаще возвращаюсь к этому воспоминанию. Смерть не страшит так, как это было до ранения – для меня она навсегда связана с ощущением безграничного счастья.

Авиации нашей, за исключением По-2, не было? Или она хоть и была, но особых неприятностей не доставляла?

Нам она неприятностей не доставляла. Не припомню случая, чтобы нас бомбили или обстреляли. Пролетали над нашими головами куда-то дальше.

Часто?

Редко.

В свою очередь, стреляли ли они по самолетам?

Я не стрелял. Ил-2 из пулемета сбить невозможно, ну, а «швейные машинки» нельзя было разглядеть в темноте.

Ну и вечное - были ли какие-то прозвища у Ил-2?

Прозвищ не помню, но самолет боялись. Я его узнавал, единственный из всех русских самолетов, наверно, тоже как-то было с этим связано.

>На фронте, проходившем недалеко от нас, если судить по нестихавшей канонаде, шли упорные бои. Нас же если кто беспокоил, то только русские самолеты, прозванные нами за характерный стук мотора «швейными машинками» (По-2). Время от времени они посещали нас ночью, сбрасывая небольшие бомбы, а то и валуны. Иногда они подлетали бесшумно, выключив мотор. Вдруг ночную тишину разрывал «Бум!» - звук падения. Если за ним не следовало взрыва, было ясно, опять Иван кинул в нас камнем.
Что, в самом деле камни? Может неразорвавшиеся бомбы все-таки?

Это были однозначно камни, сам ходил смотреть. И разговоров между нами по этому поводу было предостаточно. «Швейные машинки», порой, сильно надоедали, но как опасность всерьез не воспринимались.

>Название конечной станции я уже не припомню. Оттуда нужно было добираться пешком. Из-за мороза – десять – пятнадцать градусов ниже нуля – и снежных заносов, я продвигался медленней, чем рассчитывал, проходя в день, в среднем, по двадцать километров. Несколько раз пришлось продлевать приказ на марш и получать дополнительный паек – в ожидании документов с удовольствием отогревался. Ночевал в деревнях: ночью температура опускалась ниже двадцати градусов, под открытым небом можно было легко замерзнуть. Однажды водитель пятилитрового кабриолета Хорх, шикарной машины, полагавшейся командирам дивизий и армий, сжалился при виде сиротливой фигурки немецкого солдата, затерянной в снежной пустыне. Затормозив, он сам предложил подвезти. Так мне повезло прокатиться километров шесть с генеральским комфортом.
Это нормально - из госпиталя в часть вот так в одиночку добираться? Да еще и без оружия. потому как карабин только в Демьянске выдали...

Для одного солдата никто не стал бы выделять ни транспорта, ни сопровождения. Оружие, конечно, неплохо было бы выдать с учетом разных эвентуальностей. Почему мне его не дали, понятия не имею.

На руках у меня находился лишь приказ на марш. Как добираться в Демянск я не знал, поэтому путешествовал от комендатуры до комендатуры. Дойдя до одной, выяснял, куда идти дальше. В комендатурах я и ночевал, а не у жителей населенных пунктов, попадавшихся на пути.

>В начале февраля 1945 года меня призвали в 6ю Военную школу Метца (Kriegsschule VI Metz), находившуюся тогда в Потсдаме. Я попал в инвалидную секцию (Inspektion für Schwerverwundete), которой командовал безногий хауптман Вальдемар Леманн, кавалер Рыцарского креста и Немецкого креста в золоте, имевший также очень редкий нагрудный знак «За ближний бой» в золоте. Теорию нам преподавали интенсивно; занятия на местности, напротив, были предельно облегчены с учетом состояния здоровья курсантов-инвалидов. В начале марта школу перевели из Потсдама в Шверин, на характере обучения передислокация никак не отразилась.
Начало 1945... немцам делать нечего, кроме как инвалидов учить на офицеров, в основном теоретически?

В августе – сентябре 1944 года тогдашний командир Военной школы Меца полковник фон Зигрот сформировал из курсантов и офицеров школы, к которым присоединились отряды СС, боевую группу, оборонявшую Эльзас и Лотарингию от наступавших американцев. Продвижение американцев действительно удалось притормозить, однако, ценой гибели всей группы. Только потери среди офицеров и юнкеров составили от 1600 до 1800 человек – большой удар по офицерскому корпусу вермахта. Нехватку офицеров на фронте было решено возместить за счет высвобождения чинов, служивших в военной администрации. Их должны были заменить инвалиды: с обязанностями где-нибудь в комендатуре, с письменной работой вполне может справиться и безногий, и безрукий, и раненый в голову, как я.

Что касается обучения, то никакой особой учебной программы для нас создано не было – и здоровых и инвалидов готовили по обычной учебной программе офицерских школ. Что для нас упростили, так это, по вполне понятным причинам, обучение на местности.



>Вернулись командир с врачом. Командир хотел меня оставить, временно отстранив от дел. Обещал дать отдохнуть, отличия и награды. Врач настаивал на госпитализации в американском госпитале на востоке от Магдебурга, это означало американский плен. Обида не исчезала – я согласился на госпиталь, лишь бы только уехать оттуда. На машине с красным крестом врач отвез меня.
Апрель 1945... Немецкий врач настаивает на госпитализации в американском госпитале, причем точно знает где этот госпиталь находится?

Ничего удивительного, это был немецкий госпиталь, который не успели/не смогли эвакуировать. Весь персонал оставался немецким, ни одного американца, как и ни одного шведа я там не видел. Нам только объявили, что мы теперь под шведами. Так, что в американский плен меня записывали немцы в немецкой канцелярии.

>Несколько дней спустя, первого мая 1945 года, американцы передали госпиталь шведскому Красному кресту, а шведы, почти сразу, русским. Так я оказался в русском плену, чего всю войну боялся до смерти. Буквально на следующий день все ходячие больные и раненые, числом до двух тысяч человек, были построены и уведены под конвоем неизвестно куда.
>Вдвоем с товарищем, как и я, не спешившим повидать Сибирь, решили бежать. Побег сравнительно легко удался: госпиталь, где оставались одни лежачие, охранялся не слишком строго. Шли на север, так скоро, как позволяли силы, надеясь переправиться через Эльбу к северо-востоку от Бурга. В дороге удалось обменять форму на гражданскую одежду; уничтожили, на всякий случай, документы.
То есть американский госпиталь был в русской зоне оккупации?

Он оказался в русской зоне оккупации, когда американцы отвели войска на западный берег Эльбы.

Речь же идет о датах в конце апреля. Что значит, отвезти в американский госпиталь? Тогда уже что, американцы прекратили с немцами воевать, или к ним можно было вывозить только раненых? Что то новое для себя узнал...

Ну, во-первых, обе стороны соблюдали Женевские соглашения – раненым противника предоставлялась медицинская помощь.При всем том, меня, конечно, никто не отправил бы в американский госпиталь, если бы неподалеку были свои. Однако, к тому времени кольцо окружения вокруг Берлина уже сомкнулось, пробиться туда больше не представлялось возможным и, в этих условиях, госпиталь под Магдебургом оказался ближайшим к нам.


Это не мог быть госпиталь Американского общества красного креста?

Этого я не знаю.

25 кг весила стандартная плитка, из которой складывали бункеры?

Да

Расскажите, пожалуйста, немного подробней о бытовых условиях жизни на передовой...

В «шланге» («Рамушевском коридоре») условия были до предела примитивными: «Кампфштанд» – укрепленная позиция примерно 1,30 – 1,50 м длиной и 0,6 м высотой с небольшой выемкой для того, чтобы можно было кое-как сесть, спустив ноги; входное отверстие и, на другой стороне, отверстие для пулемета, достаточно узкое, так, что ствол можно было развернуть не больше, чем на 90 – 120 градусов.

Позднее, под Демянском, мы располагались в бункере, непривычно просторном для полевых условий: приблизительно 3х5 метров и не меньше двух метров высотой. Построен он был из бревен, примерно 20 – 25 см в диаметре, и укрыт полуметровым слоем земли. Внутри находились четыре двухэтажных койки, небольшой стол и печка, сложенная из камней. Бункер располагался на обратном к противнику склоне возвышенности, примерно в десяти метрах от траншеи, с которой его связывал особый ход, он был, так сказать, интегрирован в систему.

Медпункт находился при батальонном штабе. От нас это было примерно в получасе ходьбы в тыл. Он представлял собой просторный бункер, сложенный из бревен и разделенный на две части: в одной помещался батальонный врач, в другой – 2 – 3 санитара. К этому бункеру вплотную примыкал второй бункер – санчасть на три койки. Когда меня там, раз, оставили, я был единственным больным: как правило, больных и раненых перенаправляли дальше, в лазареты. Кухня также находилась при батальонном штабе. Так было всегда, за исключением случаев, когда расстояние между ротами оказывалось слишком большим – тогда приготовление пищи организовывалось непосредственно в ротах. В бане я за все время в Демянске ни разу не был.

После Демянска жить пришлось уже в «обычных» условиях: бетонный бункер, 2х3 метра, внутри – двухэтажные нары на 8 человек – четыре человека наверху, четыре – внизу. На каждого приходилось – в ширину – по 50 см, но так спали редко, т.к. обычно всегда кто-то отсутствовал – находился на посту, выполнял какие-то задания и т.п.

Зимой 1943 – 1944 гг нас три или четыре раза водили в русскую сауну – смыть грязь было невероятным счастьем. Тогда же привык обтираться снегом. Ощущение чистоты тела придавало бодрости – помню, я чувствовал себя в прекрасной физической форме и даже как-то радовался зиме.

Много ли приходилось копать?

Мне повезло: в основном, я заставал уже подготовленные позиции. Под Демянском приходилось часто расчищать снег, копать же – относительно редко. Много копать пришлось в ноябре 1943 – январе 1944 гг. Особенно тяжело было в декабре: январь выпал относительно теплым, слой мерзлоты не превышал 15 – 20 см, его рубили топором – это еще куда ни шло. В декабре земля промерзала на полметра, мерзлоту приходилось разбивать киркой – каторжный труд. Работать предпочитали русскими лопатами: они были крепче и надежней.

В мае 1942 года Вам пришлось нести на марше и пулемет, и карабин, всего под 70 кг веса... Неужели такое возможно? – уже 30 кг нести не так просто...

Могу лишь подтвердить, что все рассказанное мной правда. Неслучайно уже лет пятьдесят, как мучаюсь со спиной – еще один «подарок» с войны.
Под шумящие колеса песня девки горяча