От Пауль Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 29.10.2019 17:57:23 Найти в дереве
Рубрики WWII; 1917-1939; Версия для печати

Ещё один текст про попытку создания антигитлеровской коалиции в 1939 году

Из монографии С.В. Демидова «Англо-французские отношения накануне второй мировой войны (1936-1939)» (Рязань, 2000):

3. Англо-французские поиски оборонного соглашения с СССР и их провал. Вступление в войну с Германией

Весной 1939 г. расстановка сил на европейском континенте на случай возникновения войны обрела ясные очертания. Две западноевропейские страны — Великобритания и Франция — и их союзники в лице малых государств Восточной и Юго-Восточной Европы — противостояли двум тоталитарным диктатурам, составлявшим ось Рим-Берлин. Из великих держав лишь Советский Союз не имел четких политических и военных обязательств(111).

Политический курс Великобритании в тот период определялся почти целиком правительственным комитетом по внешней политике в составе премьер министра Н. Чемберлена, министра иностранных дел лорда Э. Галифакса, министра координации по вопросам безопасности лорда Чатфилда, министра внутренних дел С. Хора и министра финансов Дж. Саймона. Опубликованные ныне бумаги британского кабинета вместе с целым рядом частных писем Н. Чемберлена показывают, что он вовсе не горел желанием привлечь на сторону западных держав Советскую Россию, способствуя тем самым расколу Европы на два противоборствующих блока. Отчетливо осознавая недостаточный прогресс в области оборонных мероприятий, достигнутых Англией, премьер-министр заявлял накануне чехословацкого кризиса: «В отсутствие могущественного союзника и до тех пор, пока наше перевооружение не завершено, мы должны соразмерять нашу внешнюю политику с нашими ограниченными возможностями и с терпением и хорошим чувством юмора переносить определенные сдвиги в международной ситуации, которые нам хотелось бы воспринимать совсем по-другому»(112). Теперь же, в 1939 г., когда вероятность войны уже нельзя было игнорировать, английское консервативное руководство пошло на укрепление оборонного сотрудничества с Францией, встав на путь формирования блока противодействия агрессии. Но в отношении Советского Союза английское политическое и военное руководство испытывало большие сомнения, справедливости ради заметим, что Н. Чемберлен здесь был не одинок. Совершенно ясно, что он не доверял русским, не верил в их боевую ценность, желал затянуть переговоры и не заключать соглашений со страной, которой пришлось бы помогать. В письме к сестре от 26 марта 1939 г. Н. Чемберлен писал, объясняя свое отношение к возможному союзу с СССР: «Я должен признаться в том, что питаю глубокое недоверие к России. Я никоим образом не верю в ее способность осуществить эффективное наступление, даже в случае, если она и захочет пойти на такой шаг. И я не доверяю ее мотивам, которые, как мне кажется, имеют мало общего с нашими представлениями о свободе... Более того, Россию ненавидят и подозревают большинство малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия»(113). В июле он опять писал, что кабинет очень нервно переживает провал переговоров, которые пришлось вести очень осторожно. Премьер-министр оставался весьма скептично настроен относительно ценности советской помощи западным странам. 15 июля, когда казалось, что переговоры вот-вот увенчаются успехом, Н. Чемберлен отметил, что он не будет «рассматривать это как триумф» ввиду малой военной мощи России. Вместо договора с ней он хотел бы иметь «гораздо больше времени в запасе», пока длятся переговоры.
____________
111. Советско-французский договор о взаимопомощи 1935 г. фактически утратил силу к этому времени. См.: Малафеев К. А. К вопросу о судьбе франко-советского договора о взаимной помощи от 2 мая 1935 г. //Актуальные проблемы преподавания новой и новейшей истории в школе и вузе. – Рязань, 1995. С. 21-22.
112. Feiling K. Op. cit. P. 324.
113. Ibid. P. 403.


Э. Галифакс, С. Хор и другие члены английского правительства имели иную точку зрения, и, несмотря на негативный настрой премьер-министра, правительственный комитет по внешней политике в целом относился к переговорам серьезно. Эти консервативные политики во главе с министром иностранных дел, которого Н. Чемберлен всегда признавал «мозгом кабинета» и который при определении внешнеполитической линии пользовался огромным влиянием, готовы были идти вплоть до заключения договора, не забывая ни на минуту о том, что Великобритания находится в довольно затруднительном положении, предоставив гарантии независимости Польши. Цели английской внешней политики в тот период были следующим образом сформулированы в меморандуме Форин оффис: «Наша цель со времени предоставления гарантий польской независимости состоит в формировании фронта мира с участием стран Восточной и Юго-Восточной Европы: Румынии, Польши, Греции и Турции. В этой комбинации Польша занимает ключевую позицию и ее положение станет рискованным в случае враждебного или даже нейтрального положения Советского Союза. В случае войны останется единственный путь сообщения с Польшей — через русскую территорию. Таким образом, нам необходимо заручиться по крайней мере дружественным нейтралитетом Советского Союза, а лучше — возможной помощью Польше и Румынии в случае атаки против них»(114).

Необходимость привлечения СССР на сторону западных демократий понимали также и во Франции. Именно французская сторона по согласованию с Англией выступила инициатором подобного привлечения. 7 апреля 1939 г. Ж. Боннэ, ссылаясь на то, что «военные специалисты убеждены, что Германия выступит в самом ближайшем будущем», предложил советскому правительству «немедленно начать переговоры между СССР и Францией на предмет выяснения, какие меры должны быть приняты обеими странами в случае нападения Германии на Румынию и Польшу». «Целью переговоров, — отметил ставший с февраля 1939 г. французским послом в Москве П.-Э. Наджиар, — было с самого начала добиться русской поддержки в предвидении агрессии против стран Восточной Европы, уже получивших наши гарантии»(115). Эта поддержка мыслилась М. Гамеленом, как свидетельствует его письмо Э. Даладье от 15 марта 1939 г., в виде обеспечения Польше, а также Румынии, советских поставок вооружения и военно-стратегического сырья(116), что по сути совпадало с английской позицией. 6 апреля 1939г. М. Гамелен отметил в беседе с Я. 3. Сурицем, что «наступил момент сплотить все силы, способные и готовые сражаться с агрессией». 14 апреля МИД Третьей республики предложило дополнить французско-советский пакт о взаимной помощи двусторонним соглашением, составленным в форме обмена письмами, о помощи Польше и Румынии. Французское предложение по существу сводилось к модернизации пакта 1935 г. путем распространения советских обязательств на Польшу и Румынию на взаимной со стороны Франции основе.

18 апреля советский нарком иностранных дел М.М. Литвинов предпринял ответный демарш. Он предложил проект основ тройственного англо-франко-советского соглашения, подкрепленного военной конвенцией, которое он рассматривал как «солидную базу» в деле обуздания агрессии. Это была программа защиты европейского мира путем создания системы коллективной защиты всех восточно-европейских государств, расположенных между Балтикой и Черным морем, включая Турцию(117). Данное предложение было направлено обоим правительствам и шло гораздо дальше их первоначальных планов. Посол Великобритании в Москве У. Сидс, согласно полученным 14 апреля инструкциям, должен был сделать гораздо более скромное предложение: от советского правительства ожидалось обнародование декларации, обещающей помощь европейским соседям СССР в случае их согласия. Другими словами, Англия добивалась от Советского Союза предоставления гарантий Польше и Румынии по типу обязательств, взятых ею и Францией.

25 апреля французское МИД, действовавшее с оглядкой на позицию британского правительства, считавшего советский проект неприемлемым, выдвинуло, с одобрения Ж. Бонна, встречный проект основ соглашения, построенный на «узкой» базе «соглашения трех». При этом А. Леже, редактировавший документ, заботился об удержании оборонной инициативы в руках западных держав. «Выходит так, — отметило советское полпредство в Париже, — что, когда Франции и Англии заблагорассудится воевать с Германией из-за статус-кво в Европе, мы автоматически втягиваемся в войну на их стороне; а если мы по своей инициативе будем защищать тот же статус-кво, то это Англию и Францию ни к чему не обязывает»(118). Этот проект, получивший название «формула Боннэ-Леже», М.М. Литвинов счел «издевательским», рекомендуя вместе с тем полпреду в Париже «продолжать переговоры»(119).
____________
114. DBFP. 3rd Ser. Vol. 5. P. 642.
115. DDF. 2me Ser. Vol. 17. P. 658.
116. См.: Ibid. Vol. 15. P. 672-673.
117. См.: DBFP. 3rd Ser. Vol. 5. №201; СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938 – август 1939 г.): Документы и материалы. – М., 1971. Т. 2. С. 72, 311-313, 332.
118. Год кризиса. Т. 1. С. 386-387; Панкрашова М., Сиполс В. Почему не удалось предотвратить войну: Документальный обзор. – М.,1970. С. 33.
119. Год кризиса. Т. 1. С. 399, 403.


Рассматривая советские инициативы, правительственный комитет по внешней политике и английский кабинет в целом решили придерживаться своего требования о принятии советской декларации и отвергли предложения М.М. Литвинова и компромиссный план, предложенный французским правительством. Французы не сочли возможным настаивать на его принятии, зная, что и Н. Чемберлен, и Э. Галифакс серьезно опасались трудностей, которые могли бы возникнуть по вопросу о Польше. Н. Чемберлен даже заявил в кругу особенно близких ему консервативных деятелей, что «он скорее подаст в отставку, чем подпишет договор с Советами»(120). Перед тем как английское правительство подтвердило свое решение, в комитет начальников штабов (КНШ) был направлен запрос о состоянии советских вооруженных сил. Меморандум КНШ, отмечая негативные последствия чисток, неэффективность советской военной экономики и плачевное состояние коммуникаций, все же заключал, что участие Советского Союза в войне на стороне западных стран принесет им определенную выгоду. В целом советская военная мощь оценивалась на уровне страны «среднего ранга»(121).

29 апреля, на следующий день после заявления А. Гитлера о расторжении германо-польского соглашения о ненападении, заключенного в 1934 г., Ж. Боннэ передал советскому полпреду новый проект соглашения Франции, Англии и СССР, построенный в отличие от «формулы Боннэ-Леже» на взаимности обязательств сторон в деле зашиты статус-кво Польши, Румынии и Турции. Вместе с тем проект игнорировал основу советского предложения от 18 апреля — заключение прямого договора о взаимной помощи между СССР, Францией и Англией в случае агрессии непосредственно против одного из этих государств(122). Франция солидаризировалась с британской позицией, предложив СССР путем публикации односторонней советской «Декларации» гарантировать помощь Англии и Франции в случае вступления их в войну с Германией из-за Польши и Румынии(123), что стало шагом назад даже от «формулы Боннэ-Леже», которая все же строилась как соглашение трех государств.

Следующий шаг был предпринят английской стороной, задержавшейся с ответом на советские предложения. В начале мая 1939 г. М.М. Литвинов, известный своим стремлением достичь значимого результата в переговорах с западными демократиями, был замещен на посту наркома иностранных дел В.М. Молотовым, чья неуступчивая и твердая манера вести переговоры напоминала Э. Галифаксу «улыбчивый гранит». Ему и был вручен ответ англичан. В нем содержалась определенная уступка советской стороне, не желавшей связывать себя обязательствами по отношению к Польше и Румынии без ответных обязательств Англии и Франции в отношении советских границ с прибалтийскими странами и Финляндией: теперь Россияне должна была предпринимать активных действий до тех пор, пока ее западные союзники не вступят в войну согласно их общим обязательствам. При определении внешнеполитических шагов своего правительства консервативные лидеры не придавали большого значения слухам о возможном советско-германском сближении. Э. Галифакс и Форин оффис в целом основывались на заверениях В.М. Молотова о неизменности советской внешнеполитической линии, воспринимая как обнадеживающий знак его обещание рассмотреть предложение о советской декларации, а также энергичное заявление маршала КЕ. Ворошилова английскому военному атташе о необходимости тесного взаимодействия против германской агрессии.

11 мая 1939 г. Советское правительство выступило с политическим демаршем, облеченным в форму редакционной статьи, опубликованной в газете «Известия» под названием «К международному положению». Статья, написанная В.М. Молотовым и согласованная с И.В. Сталиным, содержала недвусмысленное указание на то, что советская сторона не считает имеющим силу франко-советский пакт о взаимопомощи 1935 г.(124). Этот пассаж статьи являлся рассчитанным шагом, смысл которого был раскрыт наркомом иностранных дел в беседе с временным поверенным в делах Франции в Москве Ж. Пайяром. Подтвердив формальное наличие договора 1935 г., В.М. Молотов отметил, что «эффективность договора более важна, чем его формальное существование»(125). Тем самым французам ясно было дано понять, что пакт 1935 г. принадлежит прошлому и Советское правительство в новой, по существу предвоенной ситуации, рассчитывает на его замену тройственным оборонительным договором, построенным на основе взаимности обязательств.
____________
120. The Diaries of Sir Alexander Cadogan, 1938–1945. – London, 1971. Р. 182.
121. Цит. по: Les relations franco-britanniques 1935 a 1939. Р. 205.
122. См.: СССР в борьбе за мир. С. 357-358.
123. См.: Документы и материалы кануна второй мировой войны. М., 1981. Т. 2. С. 84-85; Панкрашова М., Сиполс В. Указ. соч. С. 35.
124. См.: Известия. 1939. 11 мая.
125. Год кризиса. Т. 1. С. 449-451.


Английское правительство, информированное о советских демаршах, в очередной раз запросило КНШ о военной мощи Советского государства, на этот раз — в более широком аспекте — как потенциального союзника. Заключение КНШ содержало положительную оценку возможного военного союза с Россией. В меморандуме отмечалось, что в случае провала переговоров о создании военного союза против агрессора, Россия может обратиться в сторону Германии(126). Тем не менее правительственный комитет по внешней политике разделился во мнениях по поводу неуступчивой позиции советского правительства, вновь подтвержденной в заявлении В.М. Молотова. Определяющим фактором в принятии решения консервативными лидерами Англии по-прежнему оставалось нежелание Н. Чемберлена заключать действенный союзе СССР. Однако прямой отказ, означавший провал переговоров, также был невыгоден англичанам. Поэтому по решению правительственного комитета по внешней политике Р. Ванситтарт, главный дипломатический советник правительства, в неофициальной беседе с советским полпредом в Лондоне И.М. Майским предложил новые условия: Англия и Франция соглашались незамедлительно начать штабные переговоры для выработки военной конвенции, если советская сторона опустит свое требование о гарантии ее границ с прибалтийскими странами и Финляндией. Новая формула, предложенная англичанами, сводилась, по существу, к следующему: в обмен на принятие советским правительством декларации о присоединении к англо-французским гарантиям Польши и Румынии Англия и Франция готовы были заключить военный союз на случай войны, которая могла бы последовать за такой декларацией. 19 мая 1939 г. И.М. Майский сообщил об отрицательном ответе советского правительства, рассматривавшего этот вариант как принятие на себя односторонних обязательств, а 22 мая в Женеве в беседе с Э. Галифаксом он вновь заявил, что единственным приемлемым условием для СССР является заключение действенного оборонительного союза(127).

Лишь 24 мая 1939 г. — через пять недель после первоначального предложения М.М. Литвинова — английский кабинет наконец собрался для их обсуждения. К этому заседанию Форин оффис подготовил обширный меморандум с рассмотрением плюсов и минусов возможного тройственного пакта, причем отрицательные стороны были изложены особенно подробно(128). В меморандуме подчеркивалось, что, хотя пакт может спровоцировать страны «оси» к войне (при этом все будет выглядеть так, будто западные демократии к этому и стремились), именно этот союз может стать единственным средством избежать военного конфликта, так как в создавшихся условиях Германия может быть остановлена только демонстрацией силы, а Италия всегда занимает сторону сильнейшего. На Польшу заключение союза с Советской Россией может произвести негативное впечатление, породив у поляков «дурные предчувствия». Но, если Польша не будет получать стратегических материалов через советскую территорию, она окажется в «чрезвычайно сложном положении», имея в тылу Советскую Россию, занимающую неопределенную позицию. Далее в меморандуме Форин оффис указывалось, что тройственный союз необходим для консолидации фронта, создаваемого западными державами, крушение же его восточной составляющей, опирающейся на Польшу, освободит Германию от страха борьбы на два фронта. Ввиду этого подчеркивалась необходимость тщательно взвесить возможные последствия провала переговоров. Одним из них может стать активизация Гитлера в Восточной Европе. Худшим исходом признавалось возможное советско-германское сближение, чему «имеются уже некоторые признаки, но маловероятно, что сближение будет достигнуто». В конечном счете аналитики Форин оффис подчеркивали, что в случае возникновения войны необходимо быть уверенным, что Германии придется сражаться на два фронта, и Россия не будет нейтральной, иначе по окончании войны «Советский Союз, сохранивший свою армию, будет доминировать в Европе, в то время как Англия и Германия будут лежать в руинах». «Даже учитывая тот факт, что мы не можем быть безусловно уверены в желании или возможности советского правительства честно выполнить свои обязательства, тем не менее, оставить Советский Союз совершенно несвязанным какими-либо обязательствами и тем самым позволить ему интриговать против обеих противоборствующих сторон, оставить возможность выбирать, на чьей стороне выступить, — такая альтернатива создаст не менее, а возможно и более опасную ситуацию, чем сотрудничество с нечестным или несостоятельным партнером»(129).
____________
126. Les relations franco-britanniques 1935 a 1939. Р. 206.
127. DBFP. 3rd Ser. Vol. 5. P. 565, 632-633.
128. См.: Ibid. № 589.
129. Ibid. Р. 646.


Эта аргумент оказались не в состоянии развеять недоверие Н. Чемберлена к России, но Э. Галифакс поставил кабинет перед необходимостью выбора между провалом переговоров, которого он не желал допустить, и принятием русских условий заключения тройственного союза, которое он рекомендовал. При этом Э. Галифакс предлагал связать готовящийся союз с Лигой наций. В конце концов Н. Чемберлен и кабинет в целом решили принять эту идею за базис переговоров. Отстаивая свою точку зрения, Э. Галифакс отмечал, что провал попытки создать действенный антигерманский блок может скорее толкнуть Гитлера к войне, чем успех западных держав в достижении тройственного союза с Россией. Английское правительство склонилось к принятию предложения министра иностранных дел, так как упоминание Лиги наций затушевывало чисто антигерманский характер союза. Французы с живостью откликнулись на английские предложения, заявив об их поддержке и предложив предпринять совместное представление в Москве.

27 мая 1939 г., через пять дней после провозглашения германо-итальянского боевого союза — «стального пакта», У. Сидс и П. Наджиар, английский и французский послы, передали это предложение своих правительств НКИД СССР(130). В беседе с ними В.М. Молотов заявил о невозможности для советского правительства принять этот проект, подчеркнув, что он не содержит плана организации эффективной взаимопомощи, механизм которой оказывается подчинен сложной и длительной процедуре обсуждения в Лиге наций(131). 2 июня 1939 г. советский нарком иностранных дел вернул англо-французский текст с исправлениями, добиваясь гарантий границ с прибалтийскими странами и Финляндией. При этом политическое соглашение предполагало заключение военной конвенции, текст которой предстояло разработать(132).

Реакция Франции на советское предложение была чрезвычайно быстрой. Уже 3 июня в беседе с советским полпредом Э. Даладье заявил, что признает советский проект «логичным, с точки зрения французских интересов». Эту «логику» премьер-министр усматривал в тесной связи взаимопомощи трех участников договора с системой коллективных гарантий, диапазон которой он готов был расширить в сторону Запада, распространив гарантии на Швейцарию и Голландию, что должно было укрепить французские позиции. Извлекая урок из мартовских событий 1939 г., Э. Даладье предложил распространить взаимную помощь и гарантии как на случай прямой, так и косвенной агрессии. Э. Даладье одобрил идею одновременного вступления в силу политического и военного соглашения, заявив, что «он на многое готов, лишь бы скорее прийти к ясному и недвусмысленному военному соглашению», а также выразил согласие на изменение самой основы англо-французского проекта соглашения, отказавшись от его базирования на Уставе Лиги наций. Это означало согласие сделать основой переговорных дискуссий советский проект соглашения. Однако Э. Даладье сделал оговорку, что французская сторона выступает вместе с английской, что значительно связывает ее и даже ставит в зависимость от британского союзника(133). Эта зависимость была и без того ясна для советской стороны, считавшей главным представителем Запада на переговорах Англию. Британский комитет по внешней политике, принявший решение не отклонять прямо советских предложений, как то советовал посол У. Сидс, а искать компромисс, направил в Москву У. Стрэнга, уже имевшего опыт переговоров с советскими лидерами во время визита А. Идена в СССР в 1935 г. У. Стрэнг вел переговоры в течение всего времени с момента своей встречи с В.М. Молотовым 15 июня 1939 г.
____________
130. См.: Год кризиса. Т. 2. С. 345-346.
131. См.: СССР в борьбе за мир... С. 417-421.
132. См.: DBFP. 3rd Ser. Vol. 5. P. № 697.
133. См.: СССР в борьбе за мир. С. 433-434.


Тем не менее, Э. Даладье и французская дипломатия сыграли в ходе переговоров немалую роль в согласовании позиций сторон и поисков компромиссных формулировок текста политического соглашения. Поначалу англичане и французы отказывались предоставлять гарантии прибалтийским странам без их на то согласия — здесь давала о себе знать все та же подозрительность в отношении России, которая выявлялась в вопросе о Польше и Румынии. Лишь 26 июня они уступили по этому пункту, которому советская сторона придавала такое большое значение. Комитет по внешней политике внял настояниям Э. Галифакса, который не в последнюю очередь руководствовался рекомендациями французского посла в Москве, и решил включить этот пункт в секретный протокол. Э. Галифакс даже выразил готовность сделать его достоянием гласности. Согласно этому пункту Советский Союз мог по своему усмотрению оказывать помощь прибалтийским странам в случае агрессии против них.

К началу июля, хотя военные аспекты предполагавшегося союза не были полностью урегулированы, была согласована значительная часть договора. В.М. Молотов к этому времени заострил внимание на определении понятий прямой и косвенной агрессии. Последнюю советская сторона трактовала как «внутренний государственный переворот или изменение политики в интересах агрессора»(134). Также обсуждались ситуации, когда агрессор не угрожает напрямую договаривающимся сторонам(135). Э. Галифакс готов был уступить и здесь, хотя отмечал на заседании правительственного комитета по внешней политике 10 июля, что формулировки В.М. Молотова дают России неоправданно широкие права, означая по существу «неприкрытое вмешательство во внутренние дела Балтийских государств», что в свою очередь может толкнуть их в руки Германии(136). По этому пункту так и не было достигнуто договоренности, так как, во-первых, технически очень трудно было предусмотреть все возможные ситуации, и, во-вторых, что и было основной причиной, англичане не могли пойти на принятие советской формулировки, что означало бы признание за Советским Союзом права распоряжаться по своему усмотрению в этом регионе, становящемся его признанной зоной интересов.

В надежде на скорое достижение компромисса по этому вопросу и тем самым заключение политического соглашения Э. Даладье и генштаб 26 июля 1939 г. приняли советское предложение об открытии в Москве англо-франко-советских переговоров по разработке и подписанию военной конвенции. Близкий к Э. Даладье журналист Тувенен решился выступить с итоговой оценкой переговорной деятельности премьера и его министра иностранных дел: «В момент, когда переговоры подходят к концу, не бесполезно подчеркнуть участие французских лидеров, именно Даладье и Боннэ, заслуга которых состоит в том, что они нс поддались обескураживанию и несколько раз обращались то к правительству СССР, уговаривая его ограничить свои требования, то к британскому кабинету, побуждая сделать уступки»(137).

Одновременное подписание политического и военного соглашений, что на деле означало немедленное начало военных и отсрочку политических переговоров, представляло собой не менее спорный вопрос. После некоторых колебаний комитет по внешней политике согласился и на это, подтвердив, что политическое соглашением вступит в силу до подписания военной конвенции. 25 июля 1939г. Э. Галифакс передал в Москву согласие английского правительства срочно начать штабные переговоры, преподнеся это как двойную уступку(138). После встречи с В.М. Молотовым 2 августа У. Стрэнг отбыл в Лондон для доклада своему правительству. Политические переговоры более не возобновлялись, и текст соглашения так и остался незавершенным.

Военные переговоры представителей Англии, Франции и СССР начались в то время, когда согласно германским дипломатическим архивам советско-германские переговоры подошли к своей решающей фазе: к концу июля начали проясняться конкретные условия советско-германского договора.

Перед тем как Н. Чемберлен 31 июля 1939 г. в кратком официальном заявлении сообщил о посыпке в Москву английской и французской военных миссий, английское правительство на своем заседании пришло к решению о том, что военные переговоры необходимо вести с максимальной осторожностью, причем априори подразумевался длительный срок их ведения. Чрезвычайная осторожность характеризует и инструкции, подготовленные заместителями начальников штабов для английской делегации(139). Информация стратегического плана, переданная в распоряжение делегации, была тем не менее очень точна. Возможное участие советских вооруженных сил на стороне западных держав оценивалось очень высоко. Отмечалось, что помощь Польше возможна лишь через территорию Советской России. Советские истребители и средства ПВО могли быть эффективно использованы Польшей и Румынией, а советский военно-морской флот мог активно противостоять германскому в Балтийском море. Советская экономическая помощь признавалась жизненно важной. У. Оде предупреждал против чрезмерной осторожности инструкций, так как, по его мнению, это неизбежно усиливало подозрительность русских. Уже в ходе переговоров английская и французская делегации получили приказ добиваться соглашения как можно скорее.
____________
134. DBFP. 3rd Ser. Vol. 6. № 226, 227.
135. См.: Ibid. № 228.
136. См.: Ibid. № 230.
137. L’Intransigeant. 27 juil. 1939.
138. См.: DBFP. 3rd Ser. Vol. 6. № 435.
139. См.: Ibid. App. 5.


14 августа 1939 г., всего через два дня после начала переговоров, маршал К.Е. Ворошилов поднял вопрос, который, как бомба, фактически взорвал их: «Допускают ли британский и французский генеральные штабы возможность перехода Красной Армии через территорию Северной Польши, в частности в районе Вильно и через Галицию, для вступления в соприкосновение с противником? Будет ли советским войскам разрешено пройти через румынскую территорию?» Маршал Ворошилов назвал этот пункт кардинальным, которому подчинены все другие вопросы, и подчеркнул, что для продолжения переговоров советская делегация требует ответа на этот вопрос(140). Советское условие было безальтернативным. Британская делегация знала, что поиски подобной договоренности не предусматривались кабинетом Н. Чемберлена. «Я думаю, что наша миссия закончилась», — сказал глава английской делегации П. Дракс Ж. Думенку, возглавлявшему французскую делегацию, по окончании заседания 14 августа(141).

Несмотря на дипломатическую активность в Варшаве английского и французского послов — с румынами не связались вообще — польское разрешение на проход Красной Армии через ее территорию не было получено. Особенную заинтересованность в этом проявили французы, ставившие в зависимость от согласия поляков принять советскую помощь всю свою «систему безопасности в Восточной Европе»(142). Стремясь нейтрализовать ссылки польского руководства на то, что русские стремятся «занять те территории», которые поляки у «них забрали в 1921 г.», и тем самым взять реванш за неудачу в польско-советской войне 1920г., «добиться мирным путем» того, чего не удалось сделать «силой оружия», Э. Даладье 18 августа попытался предложить новое толкование французской гарантии: польское правительство соглашается на пропуск, «ограниченный географически», советских войск, а французский кабинет вместе с британским выражает готовность взять на себя ответственность за эвакуацию советских войск с польской территории немедленно после завершения боевых действий. Одно временно Э. Даладье предложил придать советской военной акции на польской территории интернациональный характер путем отправки в Польшу двух французских дивизий. Премьер пытался оказать давление на польское руководство, сделав заявление, что, «если поляки отвергнут предложение русской помощи, он не пошлет ни одного французского крестьянина защищать Польшу»(143). Демарш Э. Даладье означал, что Франция готова была специально гарантировать восточные границы Польши в том виде, как они были определены Рижским договором 1921 г., тем самым снимая польские опасения на этот счет. Однако демарш Э. Даладье не имея последствий. 13 августа военный атташе в Варшаве генерал Ф. Мюсс телеграфировал в Париж ответ польского министра иностранных дел Ю. Бека, предложившего французской делегации «маневрировать так, как если бы перед поляками не ставилось никакого вопроса»(144). 19 августа в беседе по этому поводу с английским послом Г. Кеннардом Ю. Бек отказался дать разрешение на транзит советских войск(145), хотя ранее говорил ему, что, если разразится война, «события могут привести к изменению польской позиции»(146).
____________
140. См.: Ibid. Vol. 7. Арр. 2. Р. 572; DDF. 2me Ser. Vol. 18. P. 23-24.
141. См.: Мосли Л. Утраченное время. Как начиналась вторая мировая война: Пер. с англ. М., 1972. С. 292.
142. DDF. 2me Ser. Vol. 18. P. 94-95.
143. Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1969. Т. 7. С. 161-162.
144. DDF. 2me Ser. Vol. 18. P. 189.
145. См.: DBFP. 3rd Ser. Vol. 7. № 88.
146. Ibid. № 70.


Военные переговоры, продолжавшиеся после 14 августа еще несколько дней, были прерваны 21 августа, так как западные контрагенты не смогли сообщить маршалу Ворошилову ничего позитивного. На следующий день он отверг попытку главы французской военной делегации генерала Ж. Думенка предоставить вербальные обязательства французского правительства осуществить права транзита. К.Е. Ворошилов настаивал на получении разрешения от самих поляков(147). Со своей стороны Э. Галифакс, докладывая об этом кабинету, отметил, что Англия отказалась участвовать во французской инициативе.

В ночь с 19 на 20 августа в Берлине было подписано германо-советское кредитное соглашение, о чем сразу сообщили радиостанции и печать. Французское посольство в Лондоне отметило, что британское правительство «расценивает подписание соглашения как маневр с целью произвести впечатление на Францию и Англию и заставить их принять все условия СССР»(148). Но Э. Даладье полагал, что дело обстоит значительно серьезнее. Стремясь упредить дальнейшие шаги немцев, в 16 часов 15 минут 21 августа М. Гамелен сообщил Ж. Думенку распоряжение Э. Даладье о предоставлении генералу полномочий подписать в общих интересах с согласия посла (то есть П.-Э. Наджиара) военное соглашение, текст которого, однако, не был еще разработан. Телеграмма с распоряжением Э. Даладье была получена французским посольством в Москве в 23 часа, а около полуночи французское радио продублировало переданное центральной радиостанцией Германии официальное сообщение о советско-германской договоренности относительно заключения пакта о ненападении и о срочной поездке для его разработки и подписания И. фон Риббентропа в Москву.

Э. Даладье сделал попытку предупредить иди, по крайней мере, ограничить диапазон германо-советского соглашения. Получив 22 августа информацию Р. Кулондра о том, что, пока в советско-германских отношениях «не достигнуто ничего определенного»(149), премьер усилил давление на Польшу. В 10 часов утра 23 августа Л. Ноэль, выполняя инструкции правительства, «со всей настойчивостью» заявил Ю. Беку о необходимости уступок СССР. «Я настаивал на том, — докладывал посол в Париж, — что, если Польша откажется от своей непримиримой позиции, она сделает возможным продолжение военных переговоров в Москве, что может привести к хотя бы частичному провалу миссии И. фон Риббентропа». Ю. Бек, как отметил посол, «был потрясен» ультимативностью французских требований, но не дал положительного ответа. Понадобился второй совместный франко-британский демарш, предпринятый в 12 часов 15 минут того же дня, чтобы получить крайне расплывчатый ответ поляков. «Польские правители, — свидетельствовал Л. Ноэль, — уполномочили нас только изучить возможности польско-советского сотрудничества. Они не взяли на себя даже теоретического обязательства относительно разрешения русским войскам пройти через Вильно и Львов»(150).
____________
147. См.: Ibid. Арр. 2. P. 609-613.
148. DDF. 2me Ser. Vol. 18. P. 236.
149. Bonnet G. Op. cit. P. 289.
150. Les Evenements survenus en France de 1933 a 1945. T. 4. P. 863.


Новость о прибытии 22 августа 1939 г. в Москву И. фон Риббентропа для заключения пакта о ненападении явилась шоком для английского кабинета(151), хотя на протяжении мая 1939 г. в Форин оффис поступала информация о том, что советско-германское сближение весьма вероятно. Английское правительство в создавшейся ситуации сочло необходимыми подтвердить свои гарантии Польше. Протоколы заседаний правительственного комитета по внешней политике и самого кабинета министров показывают, что опасность германо-советской сделки учитывалась английским руководством. Это являлось причиной уступок и встречных шагов по отношению к условиям советской стороны. Их реакцией на речь В.М. Молотова по поводу советско-германских торговых переговоров было согласие пойти на компромисс с русскими. Тем не менее, находясь в плену своеобразного ослепления, премьер-министр Н. Чемберлен считал возможным избежать войны с Германией, не заключая союза с Россией. Против уступок русским выступал также английский посол в Москве У. Сидс, который явно недооценивал возможность кардинального изменения советского внешнеполитического курса. Определенно можно констатировать, что англичане недооценили опасности того, что Германия и Советский Союз смогут прийти к соглашению во время переговоров последнего с Западом.

Э. Даладье довольно сдержанно принял известие о подписании германо-советского пакта о ненападении. Отметив, что пакт, заключенный во время ведшихся в Москве англо-франко-советских переговоров, «наносит большой удар международной политической морали», официозная «Ле Тан» заявила: «От этого ничего не меняется в системе обороны, так как Польша никогда не рассчитывала на помощь России»(152). Опираясь на телеграммы П.-Э. Наджиара, премьер-министр считал, что во франко-советских отношениях еще не все потеряно. Считая, что разыгрывавшаяся в Москве дипломатическая «партия» оставалась напряженной, посол не исключал возможность французского реванша по отношению к немцам. Анализируя обстановку в Москве, он приходил к выводу, что советское руководство пошло на сделку с немцами не без колебаний и расчетов, нацеленных на сохранение противовеса германской экспансии. В одной из телеграмм в Париж П.-Э. Наджиар отмечал: «В правительстве СССР существуют различные тенденции. Если в отношении Англии сильны недоверие и озлобление, то по отношению к Франции чувства более нюансированы. Только вчера в публичном выступлении одного оратора содержались горячие похвалы в адрес французской армии». В публичном заявлении К.Е Ворошилова относительно возможности польских закупок «сырья и военных материалов» на советском рынке П.-Э. Наджиар увидел опровержение того, «будто большевистская Россия перешла с оружием и ресурсами на сторону гитлеровской Германии»(153). Такого же мнения придерживалось непосредственное окружение Э. Даладье. Советник премьер-министра Р. Жанебрие предложил срочно направить в Москву П. Кота, бывшего министра авиации в правительстве Л. Блюма, пользовавшегося определенной симпатией советского руководства, с которым ранее имел успешные контакты(154).
____________
151. См.: Les relations franco-britanniques 1935 a 1939. P. 210.
152. Le Temps. 1939. 25 aout.
153. DDF. 2me Ser. Vol. 18. P. 288.; Vol. 19. P. 90-91.
154. См.: Сиполс В.Я. Дипломатическая борьба накануне второй мировой войны. – М., 1989. С. 300.


Однако решительный шаг кабинета Н. Чемберлена, раньше французов получившего сведения о секретном советско-германском протоколе как основе «сделки 23 августа»(155), резко изменил позицию Э. Даладье. 25 августа в 18 часов 15 минут в Лондоне был подписан англо-польский договор о взаимной помощи, заключение которого французы расценили как создание англо-франко-польской коалиции, противостоящей Германии, которая к тому времени лишилась прямой поддержки Италии, склонявшейся к нейтралитету. Обычно выражавший мнение премьера Л. Бургес немедленно провозгласил: «Соглашение о военной помощи, заключенное между Лондоном и Варшавой, не дает возможности поставить Польшу на колени. Эго соглашение создает абсолютно полный оборонительный союз. Этот договор настолько точен, что всякое посягательство на польский суверенитет вовлечет неминуемо правонарушителя в войну с Англией н. само собой разумеется, с Францией»(156). Р. Кулондр. получивший известия о почти панической реакции А. Гитлера на англо-польский договор, писал непосредственно Э. Даладье: «Проба сил обернулась в нашу пользу. Из достоверного источника мне известно, что... у Гитлера возникли колебания, что колебания имеются внутри нацистской партии, что в народе растет недовольство. Нападение на Польшу, назначенное в ночь на 26 августа, по причинам еще не совсем ясным отменено: в самый последний момент Гитлер отступил». Посол предложил премьер-министру развить «этот наш успех», вынудив Гитлера принять в решении проблемы Данцига и Польского коридора «метод переговоров» и навязав ему приемлемый для польского руководства вариант решения. «Необходимо, подчеркнул Р. Кулондр, — убедить его посредством нашей твердой позиции, что, прибегая к методам, которыми пользуется до сих пор, он абсолютно ничего не получит»(157). Главный просчет Р. Кулондра и последовавшего его совету Э. Даладье состоял в недооценке твердо созревшего решения А. Гитлера начать войну за европейское и мировое господство Германии. Отказавшись от продолжения контактов с советским правительством по оборонным вопросам, — в ночь с 25 на 26 августа французская военная делегация вместе с британской выехала из Москвы в Париж — Э. Даладье надеялся использовать эффект воздействия англо-польского соглашения на А. Гитлера, отменившего намеченное на 26 августа вторжение в Польшу.

Дальнейшая линия французского руководства, которое испытывало неудовлетворение из-за срыва переговоров с Москвой, в чем не без оснований винило поляков и англичан, не поддержавших Францию в ее нажиме на Польшу, свелась к поиску компромиссного решения германско-польских споров. К этому призывало личное послание Э. Даладье, направленное А. Гитлеру 26 августа 1939 г. А. Гитлер, который лишь укрепился в решимости нанести удар по Польше(158), предложил сохранить французско-германский контакт в тайне(159), тем самым как бы намекнув на возможность его развития. Французская дипломатия активно использовала позицию Б. Муссолини, к тому времени склонявшегося к нейтралитету, в деле организации новой конференции четырех государств, бывших партнеров по Мюнхену(160). Надежды на возможность созыва конференции подогревались изменением ситуации на Дальнем Востоке, явившимся следствием осложнения германо-японских отношений после заключения германо-советского пакта(161).
____________
155. FRUS. 1939. Vol. 1. P. 342.
156. Les Petit Parisien. 1939. 26 aout.
157. Мосли Л. Указ. соч. С. 321-322.
158. См.: Гальдер Ф. Военный дневник: Пер. с нем. М., 1969. Т. 1. С. 71.
159. См.: Coulondre R. Op. cit. P. 290-291.
160. См.: Les Evenements survenus en France de 1933 a 1945. T. 1. P. 59-60; DDF. 1938-1939. P. 377-378; FRUS. 1939. Vol. 1. Р. 39.
161. См.: Гальдер Ф. Указ. соч. С. 74; FRUS. 1939. Vol. 1. P. 378.


Вторжение вермахта в Польшу, начатое по приказу А. Гитлера в 4 часа 45 минут 1 сентября 1939 г., означало бесповоротное поражение французской и британской дипломатии в ее попытках остановить агрессию политическими средствами, что, однако, не сразу было осознано Э. Даладье и Н. Чемберленом. Полякам потребовалось дважды запрашивать правительство Французской республики относительно выполнения его обязательств. В это время Э. Даладье сделал новую попытку оказать давление на Германию: в 21 час 1 сентября Р. Кулондр зачитал И. фон Риббентропу «декларацию» кабинета Э. Даладье, предлагавшую германскому правительству дать «заверения» относительно «прекращения агрессии против Польши», готовности вывода с ее территории вермахта и содержавшую заявление о решимости Франции в случае германского отказа «без колебания» выполнить обязательства по французско-польским договорам(162). Несмотря на жесткий тон, «Декларация» была составлена с учетом возможности проведения конференции. «Париж даже и теперь ради сохранения мира готов принять участие в конференции», — телеграфировал 2 сентября венгерский посланник из Рима(163). «Новое предложение Парижа (через Рим): как можно скорее созвать конференцию; до этого — заключить перемирие», — отметил в тот же день Ф. Гальдер(164).

Э. Даладье в акте объявления войны гитлеровской Германии предоставил первое слово Англии. Несмотря на польское давление(165), только после того, как в 11 часов 3 сентября 1939 г. Н. Чемберлен заявил по радио об объявлении Англией войны Германии, Р. Кулондр, выполняя инструкцию правительства, ультимативно, до 17 часов, потребовал германского ответа на французскую «Декларацию». В 12 часов 40 минут 3 сентября дипломатические отношения между Францией и Германией были разорваны. В 17 часов 3 сентября Франция вступила в войну.
____________
162. См.: DDF. 1938-1939. P. 385, 388, 390.
163. См.: Венгрия и вторая мировая война. Секретные дипломатические документы по истории кануна и периода войны: Пер. с венг. – М., 1962. С. 182.
164. См.: Гальдер Ф. Указ. соч. С. 96.
165. Л. Ноэль свидетельствовал: «Польское правительство и наши польские друзья засыпали нас призывами о помощи. Вечером 2 и в ночь со 2 на 3 сентября, ввиду быстрого развития военных событий, эти призывы стали особенно настойчивыми». Noel L. Op. cit. P. 486.

С уважением, Пауль.