|
|
От
|
Сергей Селютин
|
|
|
К
|
Artem Drabkin
|
|
|
Дата
|
19.02.2011 02:18:34
|
|
|
Рубрики
|
WWII; Флот; 1941;
|
|
Текст2: (+)
Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний. И мы ждали.
Только в шесть часов утра до нас дошла весть: «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника…»
Мне показалось тогда несколько странным: почему в столь ответственной телеграмме — по сути, об объявлении войны — такое осторожничанье: «отражать попытки нападения»? Враг бомбит наши базы и порты, а командование все еще на уверено, что это и есть настоящая война. Но, видимо, это было не в компетенции командующего флотом... Все ждали указаний...
Вскоре из штаба подводных лодок прибыл командир дивизиона Анатолий Кузьмич Аверочкин. Вручив мне пакет с грифом особой важности, он на минуту или две постоял, помолчал, пока я читал, затем спросил:
— Задача ясна?
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, но...
— Что — но? — строго прервал он меня.
— Ничего, — ответил я, недоумевая.
Обидно было читать такой приказ: командиру Л-3 предписывалось выйти в море и не далее как в пятнадцати милях от Либавы занять место в ближнем базовом дозоре. Это означало погрузиться под воду и ждать, когда появятся корабли противника, чтобы донести о них командиру Либавской военно-морской базы. Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами. Вместо того чтобы подводному минному заградителю идти к фашистским берегам и там на выходах из баз ставить мины, нам поручают роль обычных «малюток». Комдив развел руками, улыбнулся:
— Беда, когда командир с академическим образованием, ему все кажется, что не так делается, как его учили.
А потом, посмотрев мне в глаза, дружелюбно сказал:
— Пойдемте в каюту.
Спустившись с мостина вниз, Аверочкин закрыл за мной дверь, присел на разножку и, глядя на меня, спросил:
— Обиделись и сразу в бутылку, так? Ну что вы, командир? Не расстраивайтесь...
— Мой корабль — минный заградитель, а не…
- Знаю, что не «малютка», сам командовал Л-3, но мы люди военные, прикажут вилкой щи хлебать – и будем хлебать. Надеюсь только, что в дозоре вы долго стоять не будете. Не таков наш комбриг, чтобы с этим смириться!
— Как бы вопрос ни решился, прошу доложить капитану первого ранга Егнпко, что мины мы уже приняли, и они готовы к постановке, — отрапортовал я, все еще не смиряясь с ситуацией.
Комдив, тяжко вздохнув, спросил:
— Когда минзаг будет готов к выполнению задачи?
— Прошу дать оповещение по флоту о выходе Л-3 в ближний базовый дозор в восемнадцать часов.
На верхней палубе Аверочкин задержался у трапа, как бы не решаясь сойти на берег. Затем, пожав мне руку, сердечно произнес:
— Счастливого плавания вам, желаю удачи и благополучного возвращения в базу.
Сойдя на стенку, он повернулся к кораблю, постоял, подумал о чем-то, сказал:
— Да, чуть было не забыл: с вами пойдет в море дивизионный инженер-механик.
— Есть, товарищ комдив! Он уже давно на корабле и проверяет готовность электромеханической боевой части.
Увидев на мостике стоявшего рядом с замполитом курсанта Николая Синицына, Аверочкин как бы с сожалением добавил:
— А курсантов надо списать на берег, они будут отправлены в Ленинград.
— Есть списать на берег.
Жаль было расставаться с этими прекрасными людьми, но ничего не поделаешь. Аверочкин молча повернулся и направился обратно в штаб.