...Есть существенные различия между постом участника Darkon и текстом по ссылке, из которого следует, что пьяный танковый комбат приказал танковой роте атаковать "переодетых в нашу форму власовцев", чтобы отомстить разведчикам за свое унижение. Никаких "энкавэдэшников" или "озверевших бойцов". В связи с этим - вопрос:
"В середине дня через наши боевые порядки проскочил полк 37-мм зенитных установок, восемь установок на автомашинах «студебекер». С какой целью их направил командир полка, неизвестно. На открытом месте орудия развернулись в сторону противника и открыли огонь по населенному пункту. Замолчали они быстро, потому что ответным огнем со стороны немцев расчеты зениток были выведены из строя, и почти все установки были уничтожены. [239]
Появился командир этого зенитного полка, он был пьян и еле держался на ногах. С ним был ординарец. Вел себя полковник странно, сначала выскочил в поле, но был обстрелян немцами и вернулся за посадки, за кусты, а затем стал бегать вдоль наших окопов и поднимать батальон в атаку. Поскольку мы от своего командования не имели указаний на атаку, то я от греха подальше отбежал от него в передовое отделение и там залег за кустами. Полковник все больше свирепел, размахивал пистолетом, ругался, кричал, но никто из нашего батальона на его угрозы не реагировал и его приказаний выполнять не собирался. Полковник настолько распалился, что схватил у своего ординарца автомат и расстрелял командира взвода 3-й роты лейтенанта Антипова прямо в его окопе. Антипову было лет 35, он был спокойный, медлительный человек, только недавно прибывший в батальон, тихий, незаметный офицер.
Я хотел пристрелить этого полковника или хотя бы ранить и даже отбежал в сторону, ближе к противнику, чтобы мой выстрел могли посчитать за выстрел немцев, тем более немцы постоянно вели огонь, но у меня не поднялась рука стрелять в советского человека. Не решился, не хватило смелости. Пристрелить полковника собрался и адъютант батальона (ПНШ) старший лейтенант Михаил Романов, но, видимо, ему тоже не хватило смелости стрелять в советского человека, хотя и поганого. Скоро прибежали офицеры из штаба зенитного полка, полковника увели силой в свой штаб, и больше я его не видел. [240] А наш товарищ погиб, погиб не на поле брани, а от рук пьяного негодяя. Этот полковник и свой полк погубил по пьянке, такую глупость трезвый человек не мог бы совершить, бывают же такие подонки... Я слышал, что полковник все же попал под трибунал, но отделался легким испугом."
Ну и буквально через два абзаца:
"Налет был страшный. Самолеты продолжали атаки, сбрасывая бомбы, обстреливая танки зажигательными снарядами. Немецкие летчики, пикируя почти до самой земли, строчили из пулеметов. Обстреливая не только шоссе, но и лес около дороги, самолеты тройками, пятерками бросались в пике и строчили не только по танкам, но и по залегшим пехотинцам длинными очередями. Такого налета я не видел со Львовских боев. Трудно сказать, сколько он продолжался, но, видимо, не менее 2–3 часов. Истребителей наших не было, было одно зенитное орудие 37-мм калибра, но оно мало чем помогло. После налета авиации мы стали собираться по подразделениям. К дороге потянулись солдаты и мы с Кашинцевым. Слышим, люди стоят около воронки от бомбы, где раньше был окоп, в котором мы укрывались, и ведут разговор с упоминанием наших с Анатолием фамилий. [244] А тут как раз и мы появляемся, и притом живыми. Тогда стали гадать, кто же погиб в этом окопе, и решили, что это шофер грузовой автомашины. Опять мне повезло — интуиция и везение, конечно, меня спасли.
Стали разбираться с потерями. Потери были значительными и в людях, и в технике: сгорело больше десятка грузовых автомашин и несколько танков."
Понятное дело, что погибшие зенитки внесли бы в отражение налета куда больший вклад, чем одно орудие.
